мы его раз, ну два, ну три. И я сдался. Вызвал его к себе в кабинет.
– Если голодаешь, то я должен тебя кормить. Ты это понимаешь?
– Да.
– А мне надоел этот цирк каждый день.
– И?
– Я не буду просить тебя снять голодовку, но, пожалуйста, выпивай сам эту питательную смесь. Так будет проще и нам, и тебе.
– Нет. Должен кормить – корми. Это же принудительное кормление.
С ним я больше не устраивал шоу с кучей народа на всеобщее обозрение, а кормил его в процедурном кабинете. Единственная его просьба при этом заключалась в том, что зонд в пищевод он будет вставлять себе сам: слишком уж грубо и неумело это делал я. В назначенный час мы выводили его в процедурку. Мне ассистировал только один санитар. Дед сам загонял себе зонд, я же вливал смесь и отправлял его обратно в камеру. За время своей голодовки он у меня даже поправился. Через пару недель опера все же нашли с ним общий язык, он снял голодовку и поехал очередным этапом вдаль.
Наркоманы и алкоголики
Запрещенные вещества цикличны: они то обретают популярность, становясь массовыми, то снова оказываются уделом избранных. В какой-то период это может быть кокаин, потом опиаты, а затем психоделики и эйфоретики. Мода на наркотики меняется примерно так же, как и мода на одежду. Возможно, на это влияют некоторые государственные спецслужбы, а может, это естественный ход событий. Суть не в этом. Суть в том, что на протяжении всей истории человечества на одной чаше весов лежит алкоголь, а на другой – все остальные вещества, изменяющие сознание.
С наркозависимыми или же бывшими наркозависимыми я чаще всего сталкивался в рамках своей амбулаторной работы. До отделения доходили в основном персонажи с выраженным абстинентным синдромом или же с нарушениями поведения. Абстинентный синдром требует к себе внимания в первую очередь у опиатных наркоманов.
Запрещенные вещества цикличны: они то обретают популярность, становясь массовыми, то снова оказываются уделом избранных. В какой-то период это может быть кокаин, потом опиаты, а затем психоделики и эйфоретики. Мода на наркотики меняется примерно так же, как и мода на одежду.
Детоксикация в условиях СИЗО – само по себе интересное явление, которое сильно отличается от того, что происходит в городских стационарах. «Стены лечат». Впервые попадая в тюрьму, любой человек находится в состоянии стресса, и наркоман тут не исключение. На фоне сильного стресса абстиненция всегда протекает легче. Во многом потому, что пациент не ждет такого же внимания, как в обычной больнице, и незнаком с привычными схемами лечения синдрома отмены. В первый раз ломку снимать всегда легче, даже с плацебо можно получить отличный результат. Лечение таких пациентов занимает не больше пяти – семи дней, и, если нет сопутствующей патологии, они выписываются, и больше их не встречаешь.
Здесь необходимо уточнить, что же такое есть абстинентный синдром при отмене опиатов. На второй день появляются раздражительность, слабость, нервозность, легкая ломота в конечностях. На третий день ломота усиливается – выкручивает ноги и руки, выламывает позвоночник. К этому добавляются диарея, сопли, головная боль, бессонница, тошнота, рвота. Все это происходит одновременно, непрерывно и на протяжении 5–14 дней, в зависимости от типа опиоида. В случае героина это 5–7 дней, а в случае метадона – 10–14. Но фокус в том, что все эти ощущения очень субъективны. В период ОРВИ при одинаковой симптоматике некоторые люди не могут встать с кровати, а другие переносят инфекцию на ногах, не видя ничего особенного в своем состоянии. Все по-разному себя жалеют.
Особняком стоит проблема последующей бессонницы, когда ломка уже снята. Это один из важнейших факторов рецидива. Когда несколько недель не спишь, единственное желание – сон. Хороший, крепкий сон. А его все нет… Но это не совсем так. Наркоман спит, но спит мало, урывками, обычно не более двух-трех часов в сутки в первую неделю после снятия абстиненции. Затем сон восстанавливается, но медленно и приходит в относительную норму только спустя три – шесть месяцев. Но это полбеды. У пациента нет чувства сна. Он спит, пускай урывками и мало, но спит, а вот ощущения сна нет, отчего появляются еще бо́льшие нервозность, раздражительность, импульсивность. На первом этапе медикаментозная помощь возможна, а иногда и необходима, но не более одной-двух недель. Затем это становится опасно: пациент, который только что избавился от одной зависимости, быстро приобретает другую. И заключенные идут на множество уловок, чтоб выудить у врача снотворное. Все эти уловки можно суммировать строчкой: «У меня больная мама – дайте мне феназепама». Частности тут могут быть красочными, это зависит от уровня развития и фантазии просящего, но смысл всегда именно этот.
У меня был опыт работы в наркологической больнице, и, в отличие от многих психиатров, я не боялся таких пациентов. Наоборот, их лечение было для меня азартным, поскольку занимало мало времени, а клиническая картина менялась ежедневно. Мы лечили как абстинентный синдром – «похмелье», так и психозы, связанные с употреблением алкоголя. В первую очередь это был делирий.
Алкогольный делирий, или, по-простому, белая горячка, – штука, которая встречается не так уж и редко. В обычной жизни многие подверженные запоям люди переносят это состояние на ногах, как грипп или простуду, пользуясь народными методами лечения или же просто пережидая. До психиатрической больницы добираются обычно только те «белогорячие», которые имеют выраженные агрессивные или аутоагрессивные тенденции. В тюремных стенах скрыть такое состояние от посторонних глаз гораздо сложнее, и если самого пациента это часто пугает не так уж сильно, то сокамерников может взбудоражить не на шутку. Поэтому, как я уже говорил, всех, у кого мы подозревали возможность развития делирия, мы лечили стационарно.
Делирий – это состояние помраченного сознания, особенностью которого является сильнейший аффект страха и тревоги, сопровождающийся визуальными и слуховыми галлюцинациями, нередко императивного характера. Это значит, что эти галлюцинации могут заставлять человека что-либо делать помимо его воли, и многие не в состоянии им сопротивляться. Другой особенностью делирия является «двойная ориентировка»: человек понимает, кто он и где находится, но в то же время продолжает пребывать в своих грезах. Для пациента оба эти мира (реальность и грезы) являются подлинными и настоящими. Также для этого состояния характерна суточная динамика: симптоматика имеет тенденцию усиливаться в вечерние и ночные часы, ослабевая днем. Делирий на фоне отмены алкоголя редко длится более четырех-пяти дней.
Алкаши – это хорошие и благодарные пациенты. В основном это мужички 40–50 лет, многие из которых заезжают на тюрьму не первый раз, и им не надо ничего объяснять. А даже если и впервые, то они с детства знакомы с блатной субкультурой и романтикой, так что проблем с ними крайне мало. Ну, кроме лечения самого заболевания. Активная терапия, с капельницами и массивной медикаментозной терапией, занимает от трех до пяти дней. Затем нужны еще одна-две недели, чтобы восстановить сон. И они благополучно отправляются на режимный корпус.
Тоже наши пациенты
Косящие
Когда кому-нибудь рассказываешь про тюремную психиатрию, у всех возникает вопрос про косящих. Почему-то это очень стойкий стереотип: «Должны косить». Поэтому давайте разберемся, кто, зачем и как косит в тюремных стенах.
Сначала по терминологии. Есть симуляция – это когда человек, не имеющий психотической симптоматики, пытается ее изобразить. Аггравация – человек имеет определенную симптоматику, но она выражена слабо и не достигает клинического уровня, а он всеми силами старается представить ее более серьезной, нежели есть на самом деле. Диссимуляция – человек имеет психическое заболевание, но старается его скрыть. И четвертый вариант – это когда пациент, имея одну симптоматику, пытается симулировать проявления другого заболевания.
Далее, цели, которые может преследовать симулянт: решение бытовых вопросов, уход от конфликта, воздействие на следственную ситуацию. Наконец, кураж. Обобщить их можно следующим образом – каждый хочет облегчить себе жизнь.
Начнем с конца. Как я уже говорил, в тюрьме сидит молодое поколение. И кураж ему не чужд. У меня был такой случай. Я получил заявление от заключенного с общего корпуса, в котором тот писал, что в «голове
