Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 126
Но, во-первых, сходивший к Надежде Михайловне в клинику капитан регулярно поил Глинского кефиром, молоком, а раз даже угостил мороженым. А во-вторых, он после строевой забирал Бориса себе в кабинет — якобы наглядную агитацию подновлять. На самом деле «арестант» деловито переписывал капитану лекции по марксистско-ленинской подготовке заодно с конспектами первоисточников. Но и на то, чтобы подремать на топчанчике, время тоже оставалось.
Правда, вернувшись через пять суток в институт (надо сказать, что на более серьёзные сроки виияковцев от учебы старались не отлучать), Глинский попытался впарить однокурсникам, что сидел именно в той самой камере, что и Лаврентий Палыч Берия после его исторического и окутанного тайной ареста. Но Борису, разумеется, не поверили. Про эту камеру рассказывали буквально все вернувшиеся с «губы». Некоторые даже и призрак Берии видели, а китаисту по кличке Репс (позднее ставшему серьёзным профессором и всяческим академиком) этот призрак даже оценки в сессии предсказал — две четвёрки, две пятёрки. Правда, рассказал Репс об этом уже после сдачи сессии, но лишь потому, что такое условие сам же призрак и поставил. А как возразишь Лаврентию-то Палычу?..
Ещё через пару дней состоялось комсомольское собрание курса, посвящённое непосредственно Борису. Проходило оно занудливо и чинно. В президиуме сидел замполит факультета полковник Фаддей Тимофеевич Мякишев. Он и открыл собрание:
— Товарищи курсанты! Вольно, садись! Значит, предстоит нам рассмотреть личное дело комсомольца Глинского, учинившего в стенах института безобразную — у меня нет других слов — драку… Ну вы все в курсе… В результате кандидат в члены КПСС Соболенко получил травму. По медицинской справке — ушиб затылка. Значит, довожу, товарищи комсомольцы, до вашего сведения: командование факультета предлагает исключить курсанта Глинского из рядов ВЛКСМ и возбудить перед начальником института ходатайство об его отчислении. А что делать?.. Прошу высказываться. Секретарь, ведите собрание!
Курсанты от неожиданности предложения взволнованно загудели. Все уже, конечно, знали подробности произошедшего и полагали, что если уж кого и наказывать, то «пострадавшего» Соболенко. Борис после того, как прозвучало слово «отчисление», ощутил, как по спине пробежал холодок. Сидевший в президиуме «коммунист Новосёлов» ободряюще подмигнул: мол, не боись, всё идет по плану. Илья ещё до собрания предупреждал, что начальство хочет устроить спектакль — потребовать строжайших мер в расчете на «комсомолию», которая по молодости примет более мягкое решение. А не считаться с решением комсомольского собрания в данном конкретном случае уже нельзя — демократический централизм, знаете ли…
Начальство было в курсе причин драки, конечно, неофициально, но всё же это влияло на многое. Вообще говоря, на всё. Выступавшие однокурсники, со многими из которых провёл соответствующую работу Новосёлов, вели себя грамотно. Они не бросились оголтело защищать Бориса, но говорили о произошедшем как о стечении драматических обстоятельств. О том, что Борис вступился за честь Женщины — «комсомолец Глинский имел основание считать, что её оскорбил кандидат в члены КПСС Соболенко, да ещё прямо в день её рождения», что, дескать, и обострило ситуацию. Договорились до того, что Борис «лишь отрезвляюще толкнул однокурсника, не рассчитав своих физических кондиций. А тот не удержался на скользкой, только что вымытой лестнице». «Форс-мажор, — витийствовал не по годам рассудительный Борух, — и никакой общественно осязаемой составляющей в данном инциденте нет, и не надо частный эпизод возводить в ранг политической преднамеренности». Мякишев такие словесные пируэты слышал нечасто, поэтому почти проснулся.
Много чего наговорили, напридумывали. Единственное, что так и не было произнесено вслух, — это правда о причинах «безобразной драки». Соболенко ничего не пытался пояснить или опровергнуть, так и просидел всё собрание молча, уставившись в стол. Наконец слово взял секретарь комсомольской организации факультета. Он произнес длинную речь в пользу «сытых волков и целых овец». Дескать, с одной стороны — «налицо, как совершенно справедливо заметил коммунист Мякишев, вопиющий факт неуставных отношений», а с другой — «сила коллектива состоит в вынесении не столько строгого, сколько всесторонне взвешенного и поучительного решения». Своими руладами про одну и другую стороны комсорг вновь усыпил полковника Мякишева, пару раз прикрывшего зевок ладошкой. Остальным эта ритуальная игра и подавно надоела.
Когда перешли к голосованию, за исключение Глинского не проголосовал никто. За строгий выговор — четверо — все партийные, кроме Ильи. Просто за выговор — пятьдесят семь комсомольцев. Борис выдохнул, поняв, что, похоже, на сей раз пронесло. Он и впрямь отделался «малой кровью». Любопытно, что отсиженные пять суток ареста ему даже не записали в карточку поощрений и взысканий. Как выразился однажды тот же Мякишев: «Надо уметь беречь оступившихся».
Вот в ВИИЯ таких и берегли, как могли, но не всех, а только «человеков». «Говна кусков» не жалели. Так что, по большому счёту, в человеческих качествах «индивидуалиста» Глинского никто не усомнился. Однако факультетское начальство, рассмотрев историю с дракой «со всех сторон и под микроскопом», всё же решило, что всю эту дерьмовую интригу можно было разрулить мудрее и взрослее, а не так, как Глинский — рубанул, понимаешь, сплеча… За дело, конечно, но… Горяч парень слишком, вспыльчив. Или слишком на папу надеется? С тех пор и пошла вот эта формулировка «вспыльчив» в характеристики-аттестации Глинского. А попав, так уже оттуда не вылезала всю его последующую офицерскую жизнь. Кадровики на каждом новом месте его службы не решались сами убрать эту характеризующую деталь. И последующим командирам не советовали: дескать, кто-то раньше неслучайно же это написал? А ну как он и вправду что выкинет? Спросят, почему проглядели? А так… никто ничего не проглядел, ясно же написано — «вспыльчив». Какие вопросы?
А что касается Соболенко, то с ним уже разбиралась парторганизация факультета за закрытыми дверями. И он-то как раз получил взыскание в учётную карточку. С формулировкой «за неуважительное отношение к коллективу». Единогласно. Без раскрытия, в чём именно и в чей конкретно адрес это неуважительное отношение выразилось. А потом как-то очень быстро подвернулся случай отправить курсанта Соболенко в командировку в учебный центр Янгаджа. И отправили Виталика (точнее сослали) так, чтобы заканчивал он учёбу уже со следующим курсом…
А дальше-то что? В конечном счёте институт Виталик закончил и куда-то распределился. Но вот что интересно: однокурсники по ВИИЯ всегда в общих чертах знают, как сложилась судьба того или другого. Особенно если он «простой да грешный». Встречаясь, они обязательно обмениваются новостями и сплетнями:
— Помнишь Вивальди? Он, как уволился, сначала в «оперетте» «скрипел». Потом в Вену укатил. Не знаю, сам по себе или «как»…
— А о Борухе кто слышал?
— Да у него всё наперекосяк пошло. Развёлся, уволился… Пил крепко. Теперь на даче сидит, чуть ли не с котом своим в шахматы играет. А ведь какой умище!..
Ну а если однокурсник попадал в «безгрешную контору» (или почти «безгрешную» — типа МИДа) и, соответственно, надолго «пропадал с локатора», кто-нибудь из однокурсников, улыбнувшись, пояснял остальным:
Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 126
