19
На следующее утро Макс проснулся поздно и в одиночестве. Не открывая глаз и несколько раз перевернувшись с боку на бок, он смутно припомнил события прошедшей ночи. Появление Дорис было до такой степени невероятным, что он сначала подумал, что это был сон. Пробудившись окончательно, он открыл глаза, резко сел на постели и осмотрел простыни. Их состояние с убедительностью свидетельствовало о том, что это все-таки был не сон. Он откинулся на спину, натянул на себя одеяло и удовлетворенно вздохнул. Затем, пока он прокручивал в голове самые запомнившиеся моменты ночи, его посетила еще одна мысль. Он вспомнил: сегодня. Сегодня, по словам Бельяра, ему должны объявить о его участи.
В ожидании вердикта Макс постарался снова, как он это уже делал после операции, подвести итог своей жизни. На этот раз он более сурово, со всей строгостью допросил свою совесть, придерживаясь канонической формы. Итак, еще раз повторим: за свою жизнь я никого не убил, кажется, ничего не крал и, насколько мне помнится, не лжесвидетельствовал. Клялся редко. Я всегда старался посвятить воскресенье отдыху, а что касается моих родителей, то, по-моему, я делал все, что мог. Хотя у меня не было случая как следует вникнуть в вопрос прелюбодеяния, он все же остается, только в более общем виде, в том смысле, что не следует зариться на добро ближнего своего, включая его жену. Здесь, кажется, я был не всегда безупречен, хотя вроде бы ничего серьезного не было. Наконец, остается вопрос о божественном, к которому я в целом относился корректно. Скептично, но честно. Нетвердо, но с уважением. Да вот вроде бы и все. Согласен, иногда я выпивал лишнего, но, принимая во внимание мою профессию, я думаю, что у меня были смягчающие обстоятельства, и, кроме того, как мне кажется, в десяти заповедях нет прямых указаний насчет алкоголя. Что еще? В целом, думаю, можно сказать, что вел я себя довольно неплохо. Так что должно сойти. Да, все должно быть в порядке. Хотя этот парк… еще неизвестно, так ли уж там хорошо. Ладно, посмотрим.
Более или менее удовлетворенный этим обзором, Макс снова погрузился в просмотр фильма о своей ночи с Дорис. В сексуальном плане она была просто потрясающа, очень изобретательна, насколько он мог об этом судить в силу своего скромного опыта — два или три бестолковых романа да несколько шлюх. Он и не предполагал, что у нее может быть такое богатое воображение, хотя в этом деле, сколько ни мучайся, вряд ли придумаешь больше десятка, ну, в лучшем случае дюжины поз и их вариаций, а дальше все повторяется. Так, например, большую часть ночи она была занята тем, что делала долгий и удивительно изощренный минет; в то время, когда Макс еще слушал ее песни, никогда, глядя на нее, он ни за что не подумал бы, что она может доставлять такие утонченные наслаждения, хотя и обладает артистическим талантом. Такой он ее себе не представлял.
Макс все еще лежал в постели, предаваясь размышлениям, когда около полудня в комнату вошел Бельяр с необычным, хотя сдержанным, укоризненно-шутливым выражением на лице.
— Все в порядке? — спросил он. — Хорошо спали?
— Нормально, — ответил Макс, спрашивая себя, случайно не в курсе ли тот подробностей прошедшей ночи.
— Итак, — сказал Бельяр с внезапной жесткостью в голосе, — у меня есть результат, и я вам сейчас его сообщу. Вердикт вынесли сегодня утром.
— Давайте, — сказал Макс.
— Очень сожалею, но вас определили в городскую зону.
— Ну что ж, ладно, — сказал Макс, спрашивая себя, не явилась ли ночь, проведенная с Дорис, нарушением принципа раздельного проживания, который — трактуемый более широко — мог распространяться и на сексуальные отношения и повлиять на характер вердикта. — Ладно, — повторил он. Однако, несмотря на внешнее равнодушие к парку, а по сути — не более чем кокетство, происходившее из уверенности, что туда-то его и отправят, его охватило беспокойство. В сущности, ему ведь даже толком не объяснили, что это за штука — городская зона, да и что это за идиотское название, словно взятое со старого билета в метро?
— Честно говоря, я ничего не понимаю, — признался он. — Мне кажется, что это несправедливо. При той жизни, целиком отданной служению искусству, которую я вел, мне кажется, я мог бы рассчитывать на большую снисходительность.
