— максимально растворить армию в производстве. А производство — в армии. Сделать страну единым целым. Пятьдесят тысяч бездельников нам не нужны, а вот пятьдесят тысяч мужчин-специалистов, социализированных, встроенных в жесткие рамки дисциплины, нам требуются остро. Пусть офицеры получают великолепное социальное обеспечение. Но — за реальные дела. На заводах, шахтах, в лесу и в подкупольниках. Пусть руководят, обслуживают технику и объекты инфраструктуры, а боевой подготовкой занимаются в свободное от работы время. Не так уж ее и много на самом деле.
— А это технически возможно? — спросил Каллистратов, не глядя на нее. — Без потери боеготовности?
— «Спартак», — просто ответила Зита. — Отдельная диверсионно-разведывательная рота «Спартак». Мы получили свою подготовку, будучи учениками старших классов. Учились, и хорошо учились, после уроков бежали на полигоны, на занятия с инструкторами, на боевые дежурства, летом выходили на полевые учения… И сохранили боеготовность, работая в разных структурах и даже городах, судя по последней операции. Если офицеры-мужчины не смогут повторить наш опыт, то какие они офицеры? Конечно, это тяжело, совсем не то, что пьянствовать на дежурствах, поддерживать в частях дикую дедовщину и повальное воровство.
Она нехорошо усмехнулась, вспомнив сосуществование «Спартака» с армейскими подразделениями на Кавказе.
— Продолжай, — обронил генерал-майор. — Военное планирование, разведка и контрразведка? Обслуживание военной техники? Дежурства ракетных расчетов и истребителей ПВО, средств радиоконтроля? Материально-техническое обеспечение? Со всем этим как? Опыт "Спартака" тут неприменим, штурмовые отряды существовали на всем готовом от армии.
— Если подумать, все решаемо, — пожала плечами она. — При наличии доброй воли. Понятно, что кое-что останется, только в реально необходимых размерах. Например, генштаб. Без него никак. Но он может одновременно быть и военной академией, и постоянно действующими курсами по доподготовке офицеров. Руководство армии должно само обучать своих подчиненных, это же интуитивно понятно…
Каллистратов еле уловимо поморщился, и это была его единственная реакция на скрытую подковырку. Не таким она представляла свой разговор с любимым мужчиной. Тяжелым, непростым, нервным — но не таким. Не таким отчужденным.
Они все же содержательно поговорили. Обсудили все возможные изменения в армейских структурах, последовательность и сроки их реализации… но перед Копейкой разговор сам собой увял. Она с тревогой ожидала решения своего начальника и личного бога.
— Я тебя понял, — недовольно сказал Каллистратов. — Хочешь превратить армию в стройбат. В прекрасно подготовленный, тренированный, но стройбат. Представляю, как обрадуется наш генералитет. Или летчики. Или… Не поддерживаю. И армия не примет. Армия считает, что ее задача — быть готовой к войне, ничего более. Я тоже так считаю, кстати. Но… готов на эксперимент. Экономика действительно… не располагает к вип-борделям на служебных дирижаблях. Отдам тебе в управление производственный кластер, именно Шестой каторжный промышленный район. Вместе со всеми расположенными там военными частями. Полномочия — с правом моей подписи, выше некуда. Сумеешь за два года соединить армию с производством — вернемся к этому разговору. Мое условие всего одно. Отдай «Спартак». Не настраивай бойцов против меня. Ребята крайне нужны мне для удержания власти в армии. Все до одного, даже твои штурмовики из Девятки. Твой выбор.
Она невидяще уставилась в темный иллюминатор. Шестой каторжный район. Это — плато Путорана. Дикая, космически неприветливая среда обитания, фактически вечная зима. Сеть шахт, обогатительных цехов, тюремных зон. Огромное, сложное, запутанное хозяйство. Огромный численный состав охранных частей. И все это — на грани, а может, и за гранью кризиса. И экономического, и социального. Уж очень неудачно, впопыхах наляпали производства. Как следствие — весьма условное соблюдение законов республики. Кого они там пугают, эти законы? Хуже все равно не станет. Вишенкой на торте — три бунта заключенных только за последний год. И в этот ад придется везти своих детей, в одиночку, без поддержки «Спартака» …. И какова вероятность, что ее не убьют там вместе с семьей? Несколько процентов или нулевая?
— Твой выбор?
Генерал-майор еле заметно усмехался. Ничего в нем не осталось от того мужчины, в которого она когда-то безоглядно влюбилась, ничего. Жесткий, жестокий лидер. Ненаследственный монарх. Жуткая должность, требующая постоянного напряжения и подозрительности ко всем без исключения. Она опустила глаза и сказала:
— Я согласна.
— Тогда… с большими звездами тебя, диктатор Шестого каторжно-производственного. И удачи.
На столик перед ней легли аккуратные, неброские, но такие весомые в армейской среде сигнатуры. Генерал-лейтенантские. Она вопросительно посмотрела на Каллистратова. Как? У него же самого — только генерал-майорские?
— Вышел из системы военно-гражданских званий, — пояснил Каллистратов. — Монарху, сама понимаешь, оно ни к чему. Самому себе звания присваивать смешно. Всё, вперед к вечной славе. «Спартаку» сама все объяснишь. Сама замутила — сама… ну, ты поняла.
— Владимир Данилович, уберите от себя автоматчиков, — тихо попросила она. — Не для того брали власть, чтоб вернуться к феодализму.
— Это… другое, — поморщился Каллистратов. — Не лезь не в свое дело. Будешь монархом — уберешь.
«Другое» встало перед ней на выходе из отсека проводников. Двое тяжелых, крепко сбитых скорохватов зажали ее с профессиональной легкостью. В их равнодушных глазах она сразу прочитала свою судьбу. А что там читать, если жить ей осталось несколько секунд?
Спасло ее то обстоятельство, что офицеры оказались офицерами несколько более, чем бандитами у власти. Не смогли убить сразу женщину. Видимо, теплились у них где-то остатки совести, заставившие объясниться и оправдаться хотя бы перед ней.
— Ты опасна для армии, — сказал державший ее слева.
— Извини, работа, — добавил державший справа и коротко ткнул ее в бок… попытался ткнуть, потому что сначала попал ей клинком в руку, а потом его смел темный вихрь под названием «Сергей Кунгурцев»…
Было дико больно. В отсеке проводников крутился клубок яростных тел, она оседала медленно по стенке и все смотрела, смотрела в глаза Каллистратову, своему учителю, своему лучшему в мире мужчине…
Очнулась она уже в общем салоне. Рука занемела и не слушалась — кто-то от души вкатил противошоковое. Девочка из штурмовиков Девятки, прикусив губу, обрабатывала ей рану. Она скосила глаза — знатно располосовали. А что она могла сделать, когда зажали, приподняли в воздух и бьют ножом под ребро? Только подставить руку и надеяться на помощь ребят.
— Вот так примет армия твою реформу, — хмуро сказал сидящий рядом Каллистратов. — Берег я тебя, да не уберег. Прости дурака.
Ненаследственный монарх, жестокий лидер первого в мире истинного социалистического государства опустился перед ней на колени и осторожно поцеловал в лоб. Она слабо улыбнулась. Мир покрутился — и прочно встал на свое место.
— Наши все живы? — разлепила она губы.
Каллистратов не ответил. И разговоры вокруг как-то подозрительно стихли. Она с трудом повернула голову. Сергей
