была девушкой, в которую я влюбился, но она умерла. Иногда я вижу ее… она разговаривает со мной. Она наблюдает за мной, как ангел. Но в самые мрачные времена я не вижу ее, и я предсказываю свою смерть.
Я вытираю слезу, вытекающую из ее глаз: — Я знаю, что ты напугана, Чарли, но если ты не видишь ее, это не значит, что твоя жизнь закончилась. Расскажи мне что-нибудь еще, расскажи мне о своем счастливом месте?
Это вопрос из учебника — позитивные мысли приводят к позитивному результату.
— Лекс — мое счастливое место… Лекс и Амелия. Они — моя семья. Они — моя причина жить. Несколько дней назад Амелия начала ходить в игровую группу с моим племянником Энди. Ей так нравится общаться с детьми. Лекс был расстроен тем, что она просто ушла от нас… даже не помахала рукой и не посмотрела назад, — она издала самый маленький смешок, — Он так хорошо с ней обращается. Я ни на секунду не сомневалась, что он будет хорошим отцом, но увидеть своими глазами, как сильно он ее любит? Я могла бы иметь еще дюжину детей. Я так сильно его люблю. Я не хочу оставлять его одного в этом мире…, — она рыдает, и ее не остановить.
— Чарли, ты не оставишь. Мы пройдем через это, и не успеешь оглянуться, как ты снова окажешься в его объятиях и вернешься домой к своей семье, — произношу я слова, ошеломленный своим самоотверженным поступком, не понимая, откуда он взялся.
— Джулиан… Мне жаль…
— Шшш, Чарли. Подумай о своем будущем. Подумай о своей семье.
Пока я продолжаю говорить, она испускает испуганный крик: — Ребенок идет…
— Чарли, посмотри на меня, — умоляю я.
Ее шоколадно-карие глаза смотрят на меня в ответ, хриплые вдохи становятся все громче. Я хочу стереть ее боль, забрать все это и вернуть прекрасную, сильную и уверенную в себе Чарли, которую я узнал и полюбил.
Я хочу увидеть ее улыбку.
Я хочу, чтобы ее лицо светилось.
И я больше всего хочу, чтобы у нее было больше счастливых воспоминаний.
Даже если это будет без меня.
Я должен быть честным, она должна помочь мне помочь ей, иначе есть шанс, что этот ребенок и Чарли не выживут.
— Есть шанс, что ты родишь ребенка, но я обещаю тебе, что сделаю все возможное, чтобы помочь тебе, хорошо?
Она тяжело дышит, и я вижу, что она корчится от боли. Я открываю бутылку и протягиваю ей, чтобы она выпила. Она делает маленькие глотки, но при очередной схватке издает громкий крик.
— Мне нужно… нужно тужиться…, — заикается она.
— Чарли, я знаю, что ты не так представляла себе рождение этого ребенка. Но мне нужно, чтобы ты сосредоточилась…
Мои слова обрываются, когда ее крик эхом разносится по ночи, дикие животные напуганы, все улетают в курятник. Я держу ее за руку, не зная, что, черт возьми, мне нужно делать. Ладно, помнишь, когда Джози была в больнице? Нет, придурок, ты был в приемном покое и тебе было всего двенадцать лет. Блядь, честно.
— Джулиан… Я чувствую голову…
Даже в прохладной ночи пот стекает с моего лба. Я располагаюсь между ее ног. Дети появляются из влагалищ, верно? Откуда еще они появляются, идиот? Я же не видел ее раньше. Боже мой, заткнись, голова!
— Хорошо, Чарли. Я готов, если тебе нужно будет тужиться, хорошо? У меня здесь есть одеяло. И сожми мою руку, если понадобится.
Чарли хватает меня за руку и сжимает так сильно, что у меня трескаются костяшки пальцев. Она втягивает воздух, затем издает громкий стон, за которым следует крошечное хныканье. Я смотрю вниз и чувствую, как мои глаза выпучиваются в неверии.
Черт возьми, это голова ребенка.
— Хорошо, Чарли, еще один толчок. Ты можешь это сделать. Я вижу головку.
Мое сердце колотится в груди, но я стараюсь не обращать на это внимания, замедляя дыхание, вспоминая, что мне нужно делать. Тихими молитвами я обращаюсь к Господу с просьбой благословить Чарли и этого ребенка, чтобы у них впереди была полноценная жизнь. Если ему понадобится забрать кого-то, заберите меня, я недостоен быть здесь.
Предупреждения нет. Она снова крепко прижимается ко мне, и на этот раз я сосредотачиваюсь на ребенке, пытаясь осторожно вывести его свободной рукой. Чарли наклоняет голову вперед, крепко сжимая мою руку и издавая истошный крик. Моя рука едва успевает поймать ребенка, и скорость этого процесса удивляет меня, так как ребенок издает неровные крики. Я быстро заворачиваю его, пока Чарли с благоговением смотрит на крошечного ребенка. Я вижу, что глаза Чарли дрожат, вызывая привычную панику.
Кровь.
Крики.
Пуповина все еще прикреплена.
Я слегка встряхиваю Чарли, чтобы она пришла в себя, и передаю ей ребенка.
— Смотри, Чарли… это твой ребенок.
— Мой ребенок…, — бормочет она, закрывая глаза, — Мой ребенок жив?
— Да, и он прекрасен.
Чарли сияет, несмотря на свое изнеможение, она едва может держать глаза открытыми или сосредоточенными: — Это мальчик или девочка?
Ну и идиот, ты мог бы это проверить. Я заглядываю под одеяло, немного смущенный пуповиной: — Это девочка… у тебя будет прекрасная девочка.
Она улыбается, но я вижу, как меркнет свет.
Я продолжаю говорить, бредить, что угодно: — Смотри, у нее твои каштановые волосы, и я думаю… я вижу намек на зеленые глаза. Прямо как у Лекса, — слова вылетают из моего рта, удивляя даже меня саму. Этот ребенок — благословение. Несмотря на то, что в ее жилах течет его кровь, наблюдать за этим моментом — большая честь для меня. И все же, как обоюдоострый меч, я знаю, что все, что я чувствую к Чарли, не сравнится с той любовью, которую они испытывают друг к другу. Эти благословения создают вечную связь, которая не может и не должна быть разрушена эгоистичными поступками.
И в этот момент я понимаю, что моя жизнь, мои действия — это один большой эгоистичный поступок.
Я продолжаю наблюдать, как Чарли общается со своей дочерью, прижимая ее к груди.
Даже в ее хрупком состоянии я уязвим, глядя на ее красоту и все, что она представляет в моей жизни.
Чарли — это все, что я хочу видеть в женщине, все, что я хочу видеть в родственной душе. Но что делать, когда вся жизнь, которую ты представлял себе, та, что была завернута в аккуратную упаковку вместе с белым забором и минивэном, ускользает от тебя?
Хуже того, что если это вы ее отталкиваете?
Вдалеке повторяется
