не понимаю, что могу уже никогда больше её не увидеть?
— Да я не потому… — пробормотала Хитринка, досадливо морщась. Хотя и такая мысль тоже её посещала, что таить.
— Всё я понимаю, — строго произнесла Марта. — Только, знаешь, жизнь в Приюте не сахар, особенно если родишься горбуньей, да ещё вдобавок хромой на обе ноги. Плакать я давно разучилась, да и не помогают они, слёзы. Так и Грета всегда говорила: если хочешь изменить что-то к лучшему, не плачь, а действуй.
— Объяснила бы она тебе ещё, как действовать. Ладно уж, давай подождём, Прохвост что-нибудь разузнает и всё нам передаст.
Но Прохвост, как выяснилось немного погодя, не торопился ничего сообщать.
— Я по пути всё расскажу, — сказал он. — Вот поедем в город Шестерни, дорога долгая, тогда и побеседуем.
— Зачем нам в город Шестерни? — прищурилась Хитринка, складывая руки на груди. Чтобы Прохвост что-то от неё таил — неслыханно!
— К Вершине вам нужно, — виновато произнёс стражник. — Времени мало, так что… Перед рассветом с юга пройдёт грузовой состав, он везёт зерно в город Шестерни, на нём доберётесь поближе. А дальше я парнишке уже пояснил маршрут.
Затем он помялся, покосился на Хитринку и добавил нерешительно:
— Ты платок-то какой у Греты поищи, волосы прикрыть. Полукровок и у нас не жалуют, а к северу народ злее. Слыхал я, у Разводных Мостов одного такого камнями забили.
— Каких ещё полукровок? — не поняла она. — Что это вы тут ещё мелете? С чего меня так зовёте?
— Ты не знала, что ли, что у хвостатых волосы или чёрные, или тёмно-каштановые, и никак иначе? — спросил стражник. Выглядел он озадаченным. — А если светлые или вот рыжие, как у тебя, значит, в тебе и человеческая кровь.
— Вот чушь какая! — разгневалась Хитринка, ощущая, как жар приливает к щекам. — Впервые эту ерунду слышу! Да неужто мне дед или бабка бы этого не сказали, если оно и вправду так?
Прохвост шагнул к ней и обнял за плечи, поддерживая.
— Да и мне они ничего такого не говорили, — немного неуверенно сказал он, — но мы потом обязательно разберёмся. Ещё у кого-нибудь спросим. А платок на всякий случай ты поищи, хорошо?
— Я не хочу этого всего знать! — выпалила Хитринка. — И ни к какой Вершине не хочу. Дайте мне вернуться на болота!
— Послушай, дело серьёзное, — сказал ей названый брат. — Если не мы, Марте никто не поможет. А чтобы она могла проделать этот путь, несколько хороших людей уже рискнули жизнью. Ты продержись ещё несколько дней, очень тебя прошу. Я по дороге тебе всё объясню, и ты сама поймёшь, что так будет правильно.
— И мне объяснишь, — пискнула Марта.
— Само собой, и тебе, — без промедления ответил Прохвост. Но Хитринка умела определять, когда он недоговаривал, и это был тот самый случай.
Платок она всё-таки нашла и укуталась по самые брови, а сверху ещё и натянула капюшон истрёпанной накидки. И была Хитринка в такой растерянности, что не передать словами. Даже рассердиться как следует не получалось.
Она-то привыкла думать, что матерью её была какая-нибудь девица с городского дна, которой оказалось не до забот с младенцем. Иногда в порыве великодушия Хитринка воображала, что у этой девицы имелась уважительная причина отказаться от дочери — к примеру, смерть. Но что её матерью была человеческая женщина? Вот уж чушь, чушь несусветная!
— Что ты сказала? — переспросил Прохвост.
— Ничего я не говорила! — буркнула Хитринка, вновь погружаясь в размышления.
Да кто бы поглядел на хвостатого? Что это была за несчастная, опустившаяся, не уважающая себя душа? На болоте жила одна такая пара, Хитринка застала их уже пожилыми, Злыдня и Эберт. И хотя в кругу отщепенцев граница между людьми и хвостатыми была практически стёрта и все они мирно соседствовали, поддерживая друг друга, но к этому союзу относились с молчаливым неодобрением.
Так разве бы Хитринке кто из соседей не сказал, что она полукровка? Неужто удержали бы языки за зубами? Все они в молодые годы жили в городе и окрестностях, уж должны-то повидать всякое, от них бы не утаилось, что она наполовину человек. И кто она теперь? Ни то ни сё, ни к одной стороне не причислена, ещё и камнями таких бьют. Проклятый отец, за что он наградил её такой судьбой? Вот почему, наверное, дочь оказалась негодной для него. Да пропади оно всё пропадом!
— Чего ты ругаешься? — с любопытством спросила Марта.
— Вовсе я не ругаюсь, — мрачно ответила Хитринка.
Стражник тем временем что-то искал, простукивая стену за пустыми рядами полок.
— Ага, вот оно, — наконец довольно произнёс он, с усилием сдвигая доску в сторону.
В стене обнаружился небольшой тайничок. Стражник погрузил туда руки, набрал полную горсть небольших предметов и со звоном высыпал на стол.
Огонёк светляка заплясал на серых металлических пластинках.
— Лет-то вам сколько? — поднял глаза стражник. — Тебе, малявка, пять или шесть?
— Одиннадцать, — сурово ответила Марта, хмуря белые брови. — Ростом я не вышла, да ещё вот этот горб проклятый.
Стражник призадумался.
— Ох, как давно уже… — непонятно сказал он, перебирая таблички. — А всё ж таки давай представим дело так, будто тебе лет поменьше. Те, которые тебя ищут, уж наверное, знают точный возраст. Вдруг да поможет хоть немного сбить их со следу. Вот, держи, будешь Матильдой, запомни.
И он протянул Марте одну из пластинок, которая немедленно исчезла в кармашке платья. Раздался звон. Хитринка вспомнила, что девчонка так и не вернула украденные из повозки монеты, и строго поглядела на неё. Марта приняла невинный вид, ну чисто одуванчик на полянке.
— Злорад, рождён в двадцать третьем году нового мира, — прочёл тем временем стражник выбитую на очередной табличке надпись и с сомнением поглядел на Прохвоста. — Поверят ли, что тебе восемнадцать?
— Скажу, плохо питался, — улыбнулся тот. — Да и разница-то всего два года, сойдёт.
— Что ж… И Плутня, двадцать шестой год нового мира. Это тебе, — произнёс стражник, протягивая жетон Хитринке.
Затем он сгрёб таблички и спрятал в прежнем месте.
— А откуда здесь хранилище пропусков? — поинтересовался Прохвост.
— Самому любопытно, — буркнул стражник. — Грета подсказала, где искать, для Марты чтобы новый подобрать. А я-то думал, всё о Грете знаю. Ну да ладно, это уж не ваше дело. Пойдёмте теперь наружу, мне ещё дверь опечатать нужно, да до вокзала пока доедем по окраинам… на состав вам опоздать никак нельзя.
Ехали долго, медленно, почти в полной темноте. Огни повозки стражник — они до сих пор не знали его имени — пригасил, оставив тусклый свет, лишь чтобы видеть дорогу перед колёсами. Он
