множество примеров, и не мне тебе об этом рассказывать.
Де Ловерг замолчал. Не дожидаясь пока я выпью, налил себе ещё.
А я смотрел на него и не мог понять — действительно ли он сейчас искренен или же только играет роль заботливого и мудрого слуги народа? Ограждающего этот народ от лезущего не в своё дело, напористого Альбатроса.
— Почему же ты сразу мне не сказал? — спросил я. Произнёс это тихо, стараясь вложить в слова максимально возможное дружелюбие и понимание.
— Да как тебе сказать… — Он задумался. — Я ж не знал, как ты отреагируешь. Ты прилетел с Земли, имея весьма расплывчатое представление о том, что у нас тут на самом деле творится, чем мы тут живём. Ты мог отрицательно отреагировать. Ведь тебе невдомёк, что два этих года я живу тут как на вулкане. Столь смутные события не проходят просто так, без последствий. Я каждый день жду новых волнений и делаю всё от меня зависящее, чтобы их не было. Не сегодня, так завтра Катеренийская провинция объявит себя автономией, что наверняка приведёт к военному конфликту. А где конфликты — там и смута, а где смута — найдётся место религиозным бредням. И не важно, что твой Альбатрос исповедует научный подход. В народе всегда найдётся идиот, который истолкует всё со своей точки зрения и наречёт себя пророком.
Де Ловерг опять замолчал. Нервно теребя в руках канцелярскую безделушку, рассеянно разглядывает участок стола перед собой.
Затем так же, в тишине, мы выпили и закусили.
— Если честно, то я намеревался тебе рассказать про Альбатроса, — продолжил де Ловерг после паузы. — Позже, потом, когда ты уже проникнешься атмосферой Конкордии, войдёшь в курс дел. Но вышло совсем не так, как я хотел.
— К Маринеру у тебя такое же отношение? — осторожно спросил я.
— В некотором смысле — да, такое же. Но в его случае, кроме всего прочего, он ещё и причастен к крушению вертолёта Охотника.
— А сам-то ты веришь, что Маринер виновен в гибели Джонсона?
На этот раз де Ловерг замолчал надолго. Видно, как внутри происходит борьба. Я попытался понять, что его мучает, и показалось, де Ловерг сомневается — сказать правду или промолчать.
Минуты через три он решился и медленно произнёс:
— Я не уверен в этом. Допускаю возможность, что катастрофа была несчастным случаем. Но если уж в наши руки попали доказательства того, что Маринер вносил корректировки в полётную программу вертолёта, то нам только легче. В моём понимании, он инакомыслящий, причём — опасный для общества. Значит, будет лучше, если проведёт остаток своих дней вне этого общества. А формальный повод упрятать его за решётку — это уже дело техники. Скажу сразу, — де Ловерг нахмурился, взгляд похолодел, — если надумаешь ходатайствовать о пересмотре дела Маринера, я отвечу отказом. Имею полное право и все необходимые на то полномочия.
Не выдержав его взгляда, я опустил глаза и покачал головой. Видимо, де Ловергу это не понравилось.
— Современная демократия предусматривает возможность пренебречь личными свободами одного индивидуума ради благополучия всего социума, — сурово проговорил он.
Нормальная для нашего времени практика. Понятна и оправдана для применения в глобальном масштабе, однако только до тех пор, пока не касается вашего личного счастья. Я испытывал это на собственном опыте. Вероятно, де Ловерг тоже сталкивался.
Глядя на его замученное лицо, я вдруг подумал, что де Ловерг искренне верит в то, что говорит. Сейчас он представлялся мне фанатиком, ничем не лучше тех, с которыми борется. Только верит не в религию, а в диаметрально противоположное учение.
— Послушай, Кристоф, но ты ведь должен знать о том, что Маринер с Альбатросом нашли некие артефакты, которые позволяют предположить, что террористы не имели отношения к появлению оптических иллюзий. Неужели ты не хочешь с этим разобраться?
— Что бы они там ни обнаружили, это — зло, — категорично сказал де Ловерг. — Ибо может посеять смуту в головах простых смертных. Поэтому у меня нет никакого желания вести расследование в этом направлении, поэтому я распорядился уничтожить место паломничества. У нас нет выбора. Охотник заинтересовался и попытался исследовать вопрос, за что и поплатился. Потерял бдительность, попал под влияние религиозных настроений. Конечно, так нельзя говорить, но в определённом смысле даже хорошо, что он погиб. Иначе мне пришлось бы и его привлекать к ответственности.
Я хотел задать ещё пару вопросов, однако понял, что это бессмысленно: де Ловерг считает Джонсона такой же паршивой овцой, как Альбатрос или Маринер. И наверное, даже хуже — Джонсон был овцой, обличённой властью для того, чтобы бороться с такими же овцами, выявлять их и прятать от остальных овец за решётку. Но в какой-то момент сбился с праведного пути и перешёл на сторону зла, что делает его преступление ещё более тяжким.
Де Ловерг вновь налил бренди.
— Пора в отпуск, — сменил он тему разговора. — Устал как собака. Поеду на море. В Новой Анатолии отличные пляжи. И песок там голубой. Знаешь, на Земле такого не найдёшь.
— Хорошая идея, — вяло ответил я. — Думаю, через неделю войду в курс дел и смогу тебя заменить.
— Отлично! — Де Ловерг поднял рюмку и чокнулся с моей.
Мы выпили. Бренди согрело, навалилась усталость, захотелось спать.
— Кстати, ты уже нашёл себе кого-нибудь в помощники? — спросил де Ловерг, закусывая лимоном.
— Хм, нет… — Я замялся, предчувствуя подвох. — У меня же есть Диггер.
— С сегодняшнего дня он отстранён от работы с тобой, — совершенно спокойно проговорил де Ловерг. — У Диггера что-то не так по части налогов. На Конкордии с этим очень строго — вплоть до пожизненного заключения. Сейчас им занимается Финансовый департамент. Думаю, разбирательства не позволят Диггеру полноценно выполнять свои обязанности. Кроме того, не могу допустить, чтобы неблагонадёжные сотрудники работали с моими самыми ценными коллегами.
Глава 15. Амбидекстр
Контр-генерал Корнелий Джсехха (второе имя — Часовщик) был человеком коренной конкордийской национальности суведийцев. Возглавлял Управление по особо важным делам в полиции Конкордии.
Я просмотрел список дел, которые вёл непосредственно Джсехха, и понял, что заказать убийство контр-генерала много кто мог. Однако тот факт, что он погиб примерно через месяц после суда над Маринером, наводил на некоторые, хотя и весьма зыбкие, подозрения.
Если допустить, что Часовщик был сообщником де Ловерга, то более подходящего для его
