запястье. — Ты все ж таки гильдиец. Тебя скорее всего на княжий суд доставят. Ну и, понятно, казнят по-быстрому, покуда Палата новгородская не успела вмешаться.
— Спасибо, утешил.
— А чего ты расстраиваешься? Уж лучше пусть голову оттяпают, чем на кол посадят на пару-тройку дней.
— Как тебя, что ли?
— Скорее всего, — Тверд, если говорить честно, старался гнать от себя и эти мысли тоже. Но, как ни крути, от правды, которая для него маячила не так уж далеко впереди плохо оструганным колом, было не отвертеться. Особенно, коль вспомнить последнюю встречу с князем.
Из ложбин и оврагов белесой дымкой лениво поднимались рваные клубы тумана. В предрассветной серой пелене темными силуэтами проступали сквозь них сонные силуэты деревьев. Прохладную тишину изредка нарушал птичий гомон, но тут же, не успев взвиться к светлеющему небу, испуганно прижимался к вымоченной росой траве.
— Туман? — подозрительно навострив уши, покосился в сторону своего соратника Тверд.
— Конечно, туман, — фыркнул Путята. — Не видел что ль никогда? Я вот, помню, вел как-то караван по Двине, и как-то утром таким же вот покрывалом реку накрыло. Чуть носом берег не пропахали со всей поклажей…
И Тверд, и Туман бросили на гильдийца короткий, но не самый уважительный взгляд.
— Что-то есть, — рывком подхватываясь из лежачего положения в сидячее, кивнул лучник.
— Вот, раздери меня коза, и безопасный стан, — ругнулся Тверд, оборачиваясь к сторожившим их гридням. — Эй, земляки, быстро кличьте сюда боярина!
Ссутулившиеся над чахлым огоньком вои лишь поежились да подсели еще ближе к потрескивавшим последними искрами полешкам.
— Может, те еще князя кликнуть? — ворчливо отозвался сутулый дружинник с длинной шеей, будто нарочно выросшей меж ключиц.
— Боярин вовсе не велел с вами говорить, — подтвердил второй, помоложе, с клочковатой бороденкой, разбросанной по щекам и подбородку, что кочки по трясине.
— Раз не велел, то нечего было и начинать. А если уж заговорили, то делайте что велено.
Сутулый фыркнул.
— Слышь, Репа, этот грек нам еще че-то велеть пробует.
— Посмотрим, че завтрева нам конь евойный повелит.
Тверд снова посмотрел на Тумана. Тот опять лежал на боку, приложив ухо к стылой земле. Путята переводил непонимающий взгляд с одного на другого. Глаза его расширились до размеров средних тележных колес, когда главный его охоронец взвился на ноги, едва не брякнувшись из-за связанных за спиной рук мордой в землю, набрал в грудь поболе воздуху, опять-таки, насколько позволяли перехватившие тулово путы, что есть силы прогорланил:
— Пооооо-лооооз!
Горбатый и лишайный их стражник при этом не менее заполошно повскакивали со своих задниц, при этом молодой неловким движением ноги еще и расшвырял тлеющие уголья костра. В предрассветной тиши вопль Тверда, будто бы двукратно усиленный туманом и звонкой прохладой, пронесся над лагерем не хуже печенежской конницы. Кто-то подхватился с места, кто-то кинулся к оружию, а кое-кто, вечером еще мнивший себя самым умным, с шумом и хряском брякнулся с телеги, куда забрался спать ночью. Чуть в стороне тревожно заржали лошади.
— Да нет в лагере боярина! — понимая, что в первую очередь за эту побудку влетит ему, а вовсе не горластому пленнику, запоздало воскликнул сутулый.
— Как это — нет? — теперь глаза Путяты очень сильно напоминали размерами размах мельничных крыльев.
— Уехал он, затемно еще, — неохотно проворчал недобородатый Репа, с не очень великим удовольствием наблюдая, как к ним спорым марш-броском приближается низкорослый крепыш в доброй броне. Молодому он, не сбавляя шага, треснул по затылку тяжелой своей ручищей так, что тот едва не грохнулся носом в остатки костра, а второму стражнику сунул узловатый кулак под нос. Да так споро, что тот растерянно прянул назад, оступился, да и грохнулся обратно на задницу. Это было бы даже смешно, не будь так злы глаза подскочившего к Тверду воина.
— Что такое кляп — слыхал? — громыхнул он, брызнув слюной на слове «кляп».
Вытереться Тверд не мог — руки за спиной. Облизываться тоже не станешь — чай, не роса. Вытирать рожу о плечо — только нос раздерешь о железо наплечника. Осталось только стараться не обращать внимания на мельчайшие капли, холодившие лицо.
— А ты, Лемех, так и не научился нормально говорить? До сих пор девкам в лицо вместо поцелуев харчки раскидываешь?
— Мне с тобой говорить не о чем, — хмуро ответил крепыш. Но по тому, как недовольно он покосился на поверженных только что стражников, стало понятно, что упрек Тверда попал в цель.
— Пока — есть о чем.
Тверд еще раз глянул на Тумана. Тот вел себя против обыкновения неспокойно, елозя на пятой точке и настороженно зыркая по сторонам. Не иначе, в поисках отобранного оружия.
— Ты какого хрена лагерь расставил так, что его в любой миг любая ватага лесная на копье возьмет? — напустился на Лемеха кентарх. Репа и сутулый растерянно переглянулись и даже сделали шаг назад, раззявив рты и на всякий случай цапнув рукояти топоров на поясе. — Где ров, где частокол, где, матерь твою сыру землицу, открытая ровная местность, чтобы простреливалась на триста саженей во все стороны? Я тебя этому, что ли, учил?!
Показалось, что лагерь, после первого вопля Тверда пришедший в сонное шевеление, теперь снова впал в молчаливый ступор. Даже птицы, которым по этому времени полагалось бы вовсю оглашать округу своим утренним щебетом, не иначе опасались подавать признаки жизни.
Первым из ступора вышел Лемех.
— Тебе, гляжу, не терпится на голову короче стать?! — взревел он. — Учил он меня, поглядите-ка! Это сколько лет с тех пор ушло? Нет больше гридня Лемеха — есть сотник. И уж он получше знает, как на вотчине разбивать стан, чем какая-то приблуда заморская, которая выше десятника подняться не смогла!
— Давай еще дрынами померяемся! Покуда твой лагерь, который ты по своему разумному усмотрению мудро раскинул промеж оврагов, сейчас штурмовать начнут пес пойми с какого боку!
— Ты что удумал, морда ромейская? — вплотную подступив к бывшему своему командиру, прошипел сотник. — Навести панику и улизнуть под шумок?
— Угадал. Привлечь к себе внимание всей сотни, и покуда каждая пара глаз на меня таращится, под шумок и вправду че бы не сквозануть? Незаметно. Со связанными руками. Глаза протри! И уши разлепи. Ты часто поутру такую тишину слышишь? А? Туман!
Путята снова затравленно уставился в ту сторону, где разлилась по лугам густая молочная взвесь, явно ожидая появления из-за этого белого занавеса вражьих орд, и лишь когда голос подал Твердов лучник, вдругорядь досадливо сплюнул под ноги.
— Окружили. Не меньше трех сотен.
— С добрым утром, справный сотник! Сладко почивалось?
И тут же, словно ожидал только этих
