стеклянных дверей, много краски. Я ходила внутри, как будто невидимая окружающим людям, все разглядывала. А потом на каком-нибудь интересном месте просыпалась. Один раз во сне мы гуляли по школе вместе с Джейком. Он вдруг пропал, а потом вернулся с деревянной куклой, сделанной в виде маленького ребенка, в руках. Он выглядел растерянным, глядя на куклу. Испуганно смотрел на меня, ничего не говоря, и я подумала, что он просто не знает, что ему делать с ней. Удивительно, но было полное ощущение, что кукла была живая, как если бы это был ребенок, настоящий ребенок, мальчик. Мне почему-то стало жаль Джейка. Он убежал от меня с куклой в другой кабинет, спрятался. Как будто чего-то стыдясь. Я его нашла. Он сидел на полу, я села рядом на колени и жестом предложила помочь. Он снова молчал. То ли не понимал меня, то ли не желал мне отвечать. Только продолжал испуганно смотреть на меня, сжимая в руках свою куклу. И вдруг мне надоело, надоело все. Надоела ситуация, надоел его страх, надоела дурацкая кукла. Я развернулась и вышла из класса. Сон кончился.
Странный был сон, подумала я, вытирая глаза и усаживаясь на кровати.
…и трава там зеленая
Когда какая-то навязчивая идея не дает тебе покоя, твоя жизнь превращается в замкнутый лабиринт. Куча ходов и поворотов расстилаются вокруг тебя. А ты все блуждаешь и блуждаешь по ним в надежде отыскать выход. Выход, которого нет. Или где-то есть, но так надежно запрятан, а взгляд настолько замылен, что увидеть его самому, без посторонней помощи, совершенно невозможно. Да и плохо это – постоянно быть одному. Иногда, чтобы решить проблему, нужен второй. И этот второй, как обычно бывает, совершенно нежданно нашелся.
У меня есть друг. Точнее подруга. Зовут ее Инна. Я знаю ее… страшно сказать, почти всю мою жизнь. С детства мы жили в одном доме, общались, дружили. И во всех моих «приключениях», во всех проблемах с мамой или каких-то других она всегда была рядом со мной. И, если честно сказать, никого другого кроме нее рядом не было. Она удивительно умный человек, тонкий, понимающий, верный. При этом иногда способный творить какой-то совершенно нелогичный бред со своей жизнью и жизнью окружающих. У нее уникальное, самое лучшее чувство юмора. И она может дать правильный совет в самой сложной ситуации, и тогда поражаешься, как вообще она это делает.
Был конец марта. Календарная зима официально давно закончилась. А на деле совсем не хотела сдаваться. Снег лежал сугробами. Было холодно.
Инна написала мне вечером. Темнело еще рано, так что в шесть-семь часов небо уже становилось синее-синее. И не по-мартовски морозный воздух воскрешал какие-то детские чувства внутри. Как, когда ты маленький, ждешь Новый год, чтоб достать подарки из-под елки. Мы встретились как всегда во дворе и пошли по дороге в магазин.
К слову сказать, несмотря на такую нашу близость, ничего про мои приключения в Англии подруга не знала. Трудно сказать почему, может мне было стыдно, может из нежелания обидеть, но я не рассказывала ей об это ничего. Мне казалось, что раз она мой друг, то я должна делиться с ней всем. Всем чем могу. Но ведь поделиться Англией было невозможно. Взять с собой ее я не могла. А рассказ мог расстроить ее. Потому я его всячески избегала.
В тот день мы гуляли долго. Было уже десять, когда мы остановились на лавочке во дворе. Расходиться не хотелось. Мы поставили сумки. Инна закурила. И неожиданно сказала:
– Слушай, ты только не думай, что я псих…
– Да я и не думаю. Я знаю, – пошутила я. – А чего ты?
– Мне тут сон приснился, – продолжала она, – странный такой.
Я замерла.
– Бывает, снится что-нибудь. Потом просыпаешься и сразу забываешь. А тут такой яркий. Запомнился. Я думаю, надо тебе рассказать. В общем, снится как будто мы с тобой ходим, ходим, где-то гуляем. И как будто уехать куда-то хотим. Но у нас не получается. И еще мужик какой-то за нами таскается…
Я уже не дышала.
– …он такой… роста среднего. В очках. Накачанный, но как бы интеллигентный. Только он ходит за нами, мы уехать хотим, а он нам не помогает. От него как бы толку нет.
Я задрожала. Большие яркие звезды блестели на синем небе. А белоснежные пушистые облака обнимали их своими мягкими лапами. Этого не может быть. Это не может быть он. Такого вообще быть не может! Это просто слишком много эмоций. Много эмоций вместе. И тебе начинают казаться всякие глупости. Ну мало ли кому и что снится. И потом, ну просто не может, не может этого быть и все… А подруга тем временем продолжала.
– В общем, ходим мы так, ходим втроем. И в итоге у нас как будто бы получилось. И мы уехали. Попали мы в другую страну. И как-то странно, знаешь, там везде дома маленькие вокруг. Как будто зима, а у них трава зеленая.
– Ну… – в замешательстве протянула я. – А дальше что?
– А дальше мы там ходим, ходим. Уже в этом месте, куда приехали. Мужик этот опять за нами таскается. А мы думаем, что же нам делать. Ведь мы там не живем, язык там не наш, работы у нас там нет, и получается, что жить мы там не можем.
От напряжения я нервно стучала по снегу ногой, почти не замечая этого, стараясь ловить каждое слово, каждый предлог, каждый мельчайший элемент в этом странном рассказе.
– Ну и вот, – Инна закурила вторую, – мы там пытаемся искать работу. Ничего у нас не получается. Да, вот еще, забыла! Пока мы ходили, мы там нашли какого-то ребенка в коляске. Маленького мальчика. И вот ходим мы теперь так втроем, с этим ребенком, и не знаем, что нам делать. Бросить его вроде жалко. А девать некуда.
– И чем сон кончился? – спросила я, фальшиво пытаясь сохранить в голосе нотки безразличие.
– Мы нашли какую-то старую машину, – продолжила Инна. – А мужика с ребенком в кафе оставили. Просто, что он нам. От него все равно толку никакого нет. И стали машину чинить.
– И что, починили? – нетерпеливо перебила я.
– Да. Починили. И в конце мужик этот сел с нами в эту машину, и мы все вместе уехали. На этом сон закончился.
– Офигеть… – протянула я, – офигеть… ты знаешь, интересный у тебя сон. Уж не знаю к чему это. Да мало ли что может присниться.
– Ну да, – отвечала Инна. – Просто яркий такой сон. Я решила тебе рассказать.
– Ну да… – многозначительно протянула я, все еще находясь в шоке от услышанного.
– Ладно, пойду я. А то поздно уже, –
