здесь выкупили русские, опередив и французов и англичан.
После отбытия Рибопьера на другие страницы своей удивительной жизни, послом назначен был Апполинарий Петрович, как самый опытный и сведующий в вопросе дипломат. Одна беда — поддерживать уровень расходов Александра Ивановича, считаемый тем мелочью, господин Бутенёв не имел никакой возможности.
Он не мог швырять десятки тысяч на праздник. Не мог поддерживать жизнь посольства на том же уровне. Константинополь — город дорогой для представительских расходов, но Рибопьер жил практически как сам падишах, и турки ожидали продолжения банкета. Что было делать, Бутенёв не знал. Написать министру, а то и самому государю, чтобы подняли содержание в пять раз, со ста тысяч до полумиллиона? Так ведь и сто тысяч казались огромной суммой. В положение бы вошли, безусловно, но Апполинарий Петрович знал как всё будет. Сперва, после долгой переписки и унизительных уточнений, запросов по адресу самого Рибопьера, будет выделена дополнительная сумма. Большая. Тысяч пятьдесят. Ещё двадцать или тридцать тысяч добавит император из своих личных средств. Заодно появится ревизор, следящий за расходом, который не обнаружит статью «на расшвыривание денег во имя империи».
Долго думал Бутенёв, долго, и кое-что придумал. Он решил идти от противного. Как отреагирует начальство на просьбу увеличить расходы? Плохо отреагирует. А как отреагирует начальство на предложение расходы сократить? Строго положительно. Так он и поступил.
В Санкт-Петербург отправилась бумага, в которой Апполинарий описывал в какую дряхлость пришёл дворец, как протекают крыши и месяц заглядывает сквозь трещины стен. Требовался срочный ремонт. Но, успокаивал он начальство, стоить это не будет казне ровно ничего, напротив — выгода очевидна. Бутенев предлагал временно, на три года, перенести посольство в здание более обыкновенное. Штат — сократить, расходы снизить вдвое. И то верно, ни у кого в посольстве нет восьмидесяти человек, никто не устраивает приёмы так часто! Выходит пятьдесят тысяч экономии, а на ремонт требуется всего только тридцать. Казна экономит двадцать тысяч рублей в год! Ну а спустя три года можно поражать гостей новым отремонтированным дворцом.
Ремонт, если и требовался, то незначительный, Апполинарий Петрович рассчитывал не тратить больше десяти тысяч в год. Тогда, собрав «лишние» шестьдесят тысяч за эти три года, можно вернуться в венецианский дворец, когда безумства Рибопьера поблекнут в памяти.
В столице, разумеется, все поняли. На тот лад, что посол желает положить некую сумму в карман, но возмущения это не вызвало.
Во-первых, Бутенёв отлично справлялся с обязанностями. Как раз в 1831 году горело Польское восстание, а в Греции зарезали президента. В обоих случаях, Апполинарий Петрович повёл себя правильно. В вопросе с Польшей он уверенно «разоблачил козни и клевету французов перед Султаном», а во втором подал бумагу в ключе, что и в Греции прослеживается галльский след. Нессельроде одобрил.
Во-вторых, Бутенев был вдовец с тремя детьми живущими у родственников в России, а значит, человек в непростом положении. В обществе, где «все свои» такое играло роль. Если учесть, что покойной супругой Апполинария была племянница Бенкендорфа, то и дети её не чужие глубокоуважаемому Александру Христофоровичу. Это, конечно, способствовало пониманию. Идея с ремонтом дворца получила высочайшее одобрение.
Как честный человек, Апполинарий трудился изо всех сил. Во время восстания Мохаммеда Али Египетского, он понял, что вот его шанс сыграть свою партию.
Бутенёв передал султану, что Россия готова в любое время прийти на помощь, стоит только попросить официально, на что у него есть твердое предписание. В безвыходной ситуации разгрома, Махмуд решился. Посол всё рассчитал верно. В Санкт-Петербурге, думал Апполинарий, дуреют при известии, что иностранная держава просит помощи. Тем более сейчас, когда Египет означает Францию. Нессельроде приложит все усилия и убедит государя.
Так и вышло. От императора приехал граф Орлов, не менее блестящий чем Рибопьер, с карманами лопающимися от золота. Египетский паша остался у разбитого корыта, султан был спасён. Немедленно был заключён мир. С ним вместе — военный союз между Россией и Турцией. Было там странное дополнение, что в случае нападения на Россию, Порта может войск и не отправлять, довольно перекрыть проливы. Странное тем, что при «обыкновенном» военном союзничестве, то есть в условии помощи одной стороны при нападении на другую, проливы и так бы перекрывались, но этот пункт желал видеть лично министр, и Апполинарий Петрович закрыл глаза.
Решив, что настало время укрепить свои позиции, Бутенёв надумал жениться повторно. Целью наш добрый посол наметил простую девушку, сестру другого дипломата, Хрептовича, который годом ранее стал зятем господина Нессельроде.
Из Петербурга ему сообщили, что девушка, если говорить привычным для Апполинария языком дипломатии, весьма некрасива, но это не смутило одинокого человека.
Бутенёв испросил отпуск для улаживания вопросов личной жизни и совсем было собрался в столицу, как вдруг громом среди ясного неба прогремело известие о гибели посла султана.
В Петербурге вообще творилось черт знает что, но это било прямо по нему. Всё выстроенное с таким трудом и терпением могло пойти прахом в любой миг. Апполинарий поседел за те первые, самые страшные дни, когда, не зная ничего, ожидал гнева султана. Его могли бросить в тюрьму, позволить толпе растерзать посольство, ограбить до нитки.
Вместо этого, посол был вызван на аудиенцию, где ему был задан единственный вопрос.
— Что делает русский император когда гневается?
— Он молчит. — ответил посол пересохшими губами.
Султан еле заметно кивнул, на чем аудиенция окончилась.
Дождавшись специальной миссии, Апполинарий приободрился. Состав её был очень странным, но привезенные дары щедрыми. Оставалось надеяться на лучшее.
Как ни странно, оно и случилось. Бутенёв сам в душе верил, что султан ждёт возможности к примирению, в конце-концов, ему это нужно, но кто может уверенно читать в душе восточного владыки?
Дары в гарем и шутка графа на охоте султану понравились, то было ясно как день. Оставалось дождаться известия о казни виновных, поведать о ней султану в привычных для того красках, и можно ехать свататься. Нерешенным был только вопрос на кого всё оставить в Константинополе. Секретарь не внушал доверия, карьерист и способен на многое, но Бутенёву пришла в голову иная мысль.
* * *
— Вы с ума сошли! Помилуйте, Апполинарий Петрович!!
