него оказалась милая, добрая, чуть наивная мама, папа был великолепно образован, обладал неистощимым запасом историй и анекдотов на все случаи жизни, умел умно и тонко подшутить над вами без тени улыбки, а вдобавок ко всему прекрасно играл на гитаре и пел много лучше своего эстрадного однофамильца. И, несмотря на всю нелепость сложившейся ситуации, между нами чрезвычайно быстро возникла взаимная приязнь.
Уже к обеду следующего дня, когда дождь наконец прекратился и вышло над поселком жаркое июльское солнце, когда небо вернулось на свою исконную высоту и сделалось синим-синим, когда превратились обратно в дорожки все маленькие реки дачного участка, мы с мамой уже дружно пропалывали огурцы в теплице и вели беззаботную беседу о выкройках и кулинарных рецептах. Она, предварительно обсудив со мной Славин внешний вид, уже кричала ему на другой конец огорода, где он помогал отцу разводить цемент:
— Слава, Геракл сушеный, смени майку на футболку! Мы тут с Надей посоветовались и решили, что у тебя не та мускулатура, которую следует демонстрировать!
Я смущалась, а Слава беззаботно кричал в ответ:
— Ваши проблемы! Мне, может быть, жарко!
За обедом папа, человек солидных пропорций, дивился моему плохому аппетиту, а попутно ловил Славу на слове, если тот начинал вдруг хвалиться или привирать. И, о чудо, Славин язык, который в обычном состоянии не содержал в себе костей и всегда готов был довести до Киева, вдруг совершал акт гражданского неповиновения своему хозяину и запутывался в цепи неловких оправданий.
Да, хорошая была семья, никаких тебе проблем в стиле «отцы и дети», никто ни на кого не огрызается по мелочам, никто ни на кого не дуется из-за пустяков. И не действует это гадкое всеобщее правило: «я вдвое старше, а значит — вдвое умнее».
«Везет же ему!» — думала я с завистью, а к вечеру субботы, когда мы сошлись у костра на ближайшей к их участку лесной полянке печь картошку, уже чувствовала себя «дома». И больше не ощущала неловкости за их вчерашний внезапный приезд, думала, что это, возможно, к лучшему. А что там чувствовал Слава, кто его знает, вел он себя вроде как обычно.
В воскресенье родители засобирались в город, и я засобиралась вместе с ними.
— Может, останешься еще на пару дней? — спросил Слава с как можно более равнодушной интонацией в голосе.
— Да я бы с радостью, только мать меня убьет, я обещала вернуться сегодня.
— Да ладно, ты ведь уже большая девочка, ну что она тебе сделает? — продолжал уговаривать Слава, и равнодушная интонация его голоса надломилась.
— Я правда не могу. Извини, — ответила я ему, хотя внутри меня металась тревога и я хотела остаться, очень хотела.
— Что ж… — протянул он задумчиво и отвел глаза, — значит…
Но что, собственно, значило это самое «значит», я так никогда и не узнала, потому что все-таки уехала.
Электричку пришлось брать штурмом. Мы с Людмилой Евгеньевной еще кое-как протиснулись в вагон, а Владимир Николаевич так и остался в переполненном тамбуре. И сначала Людмила Евгеньевна молчала, а потом задумчиво сказала мне:
— Знаешь, может, я не права, но лучше бы ты осталась. Я бы и маме твоей позвонила.
— Я знаю, что вы правы, — ответила я смущенно, — только у меня телефона нет. Если я не приеду, мама с ума сойдет. Я не хочу, чтобы меня искали с милицией или морги обзванивали.
— Да, тяжело тебе, — посочувствовала Людмила Евгеньевна, — когда мне было столько же лет, сколько тебе сейчас, может, чуть побольше, меня мама с Володей даже в Прибалтику отпускала на пару недель. А когда мы на лишнюю неделю задержались, ни слова не сказала.
— Это совсем другое дело, — сказала я, и глаза у меня стали такими честными-честными, — мы же просто друзья.
— Ну и что? Мы тоже сначала были просто друзьями. Мы ведь на работе познакомились, мне было восемнадцать, Володе — двадцать два. Я отрабатывала практику на Таганке, ты, может, не знаешь, но моя первая профессия — художник по костюмам. Театральный. А Володя был осветителем. Я тогда была худенькая, симпатичная. Знаешь, у меня столько кавалеров было! Я на Володю сначала и не смотрела вовсе, он мне казался таким обыкновенным и одевался всегда как-то нелепо, худенький такой был, бледный. Славка похож на него прежнего. Ну, так вот. Я с Володей разговаривала только изредка, в перерывах, и даже его немножечко стеснялась, а он мне в обед все время булочки приносил и до метро провожал, если я вдруг одна с работы выходила. Только я редко выходила одна. Вечно он прождет меня, потом мы из театра выйдем, а у дверей уже какой-нибудь ухажер с цветочками топчется. И Володя тогда прощался и уходил, ни один мускул не дрогнет на лице, только глаза такие делаются… Я даже не знаю, как сказать. А на следующий день все сначала: булочки, ожидание, а у дверей — очередной конкурент. В результате я привыкла к нему как к родному. Если что случалось со мной, я к нему шла на жизнь жаловаться. На личную в основном. А он ничего, слушал. Сочувствовал даже, советы умные давал, на правах старшего. Так года два продолжалось, уж и практика моя закончилась, я работать стала нормально. Но однажды мы летом прогуляться вышли, знаешь, на Арбат, на Новый, я, как обычно, про какую-то свою неудачную любовь ему рассказывала. И началась страшная гроза. А у нас зонта не было. Мы в подземный переход забежали, там вдруг свет весь погас. Вот тогда-то он и поцеловал меня в первый раз… А через год мы поженились.
Я хотела что-то там возразить, но Людмила Евгеньевна уже продолжала:
— Я это все к чему говорю, тебе просто потерпеть нужно. Володя-то все-таки постарше Славки был, да и вообще раньше люди как-то быстрее взрослели. А Славка еще совсем ребенок. Он и сам не понимает, насколько он уже сейчас в тебе нуждается. Я ведь не слепая, он же нам за время, что вы знакомы, все уши прожужжал, какая ты умная да как ему с тобой легко. Просто он еще сам себя не понимает. Уж больно он эмоциональный. Но, поверь мне, все будет нормально, дай только время.
«Знали бы вы про Татьяну», — подумала я про себя, но, словно услышав мою мысль, Людмила Евгеньевна ответила:
— А на эту историю с актрисой внимания не обращай, Славка романтик у нас, но ты же взрослый человек и должна понимать, что альянс-то изначально был провальный. Хотя история, правда, оригинальная.
