лишь вспыхнула короткая мысль, что он теряет сознание, уплывает куда-то, не имея власти над своим телом.
Удавка ослабла, когда он уже сидел в углу и руки, завернутые за спину, были скованы наручниками. Хватал на полную грудь воздух раскрытым ртом, лоб покрывался испариной, в глазах переставали мелькать цветные кругляши, и все вокруг начинало принимать правильные очертания. Трое парней чернявого вида спокойно стояли и ждали, когда он очухается и полностью придет в себя. Стояли грамотно, будто расставленные по номерам: один у окна, второй — ближе к двери, а третий нависал над Богатыревым, и ясно было, что ни одно движение не укроется от его цепкого взгляда. Вот этот третий и заговорил:
— Если живым быть желаешь — кричать не надо, ничего делать не надо. Я скажу — тогда делай. Встаешь спокойно и едешь с нами. Вставай.
Подтягивая под себя ноги, упираясь плечом в стену, Богатырев кое-как поднялся. Полностью еще не придя в себя, он покачивался из стороны в сторону, как выпивший, но голова теперь уже была ясной, и думал он четко: «Вошли неслышно, значит, у них ключ был. Откуда? Сумку забрали или нет?» Скосил глаза и увидел, что сумка стояла на прежнем месте, никто ее не трогал. С двух сторон его цепко ухватили за локти, быстро, почти бегом, вывели из подъезда и засунули в машину. Ловко натянули на голову матерчатый мешок и заставили согнуться. Сухо щелкнула скорость, машина гулко взревела и лихо сорвалась с места. Согнувшийся, будто напополам переломленный, крепко зажатый с двух сторон, Богатырев тоскливо понимал, что вырваться ему навряд ли удастся.
Ехали довольно долго на большой скорости, закладывая крутые виражи, — видимо, человек, сидевший за рулем, любил быструю езду и ездить умел. Наконец, машина остановилась. Богатырева вытащили из нее и повели, не снимая мешка с головы, по каким-то ступеням вверх. Снова цепко держали с двух сторон за локти. Куда-то привели, прислонили спиной к стене, и за все это время не было сказано ни одного слова. Молчаливые попались ребята и очень серьезные, взяли Богатырева, можно сказать, тепленьким, до сих полностью очухаться не успел. Стоял, упираясь в стену и широко расставив ноги, чтобы не качаться, чутко вслушивался — должен ведь кто-то заговорить! Дождался:
— Мешок снимите. Наручники тоже. И уходыте.
Приказание было мгновенно исполнено, и Богатырев, растирая затекшие запястья, прищурился от режущего света, который после темноты непроницаемого мешка показался по-особенному ярким. В большой комнате, озаренной этим светом до последнего уголка, имелся только миниатюрный столик, на котором лежали яркие рубиновые четки, и просторное кожаное кресло ядовито-зеленого цвета. В кресле сидел немолодой горбоносый мужик, одетый в дорогой костюм и ослепительно-белую рубашку без галстука. В упор смотрел на Богатырева, пытаясь поймать его взгляд, и молчал. Протянул руку, взял четки со столика, стал их медленно перебирать. Внимательный, абсолютно холодный взгляд из-под седых бровей ничего хорошего не предвещал.
Наконец, мужик заговорил:
— Слушай, харашо слушай, от этого двэ жызны завысысят, твоя и дэвушки. Вы нам нэ нужны. Но нужны другым людам. Оны и дэвушку твою дэржат. Ты хочэшь освободит? Хочэшь?
«Магомедов! — догадался Богатырев, вспомнив, кому принадлежит этот гортанный голос, услышанный в Первомайске из окна особняка Караваева. — Похоже, между ним и Караваем чего-то случилось, раз так говорит…» Напрягся, стараясь не качнуться и понимая прекрасно, что любое неверное движение или слово может быть для него последним, даже если он и не нужен этим кавказцам, то и лишний свидетель тоже не представляет никакой ценности.
— Хочэшь? — повторил, уже требовательно, Магомедов.
— Да… Хочу… — в два приема, осиплым от удавки голосом, выговорил Богатырев.
— Харашо. Тэбя отвэзут, гдэ дэвушка находытся. Но освобождать ее ты будэшь сам. Если получытся. А нэ получытся… — Магомедов развел руками. Глухо, едва слышно, стукнули четки.
Богатырев едва не спросил — за что такая милость? Но вовремя сдержался и прикусил язык, сообразив, что вопросы здесь задавать в прямом смысле опасно для жизни.
Повелительно и коротко Магомедов что-то сказал на родном языке, и Богатырева, по-прежнему цепко придерживая за локти, вывели из комнаты, сразу же, за порогом, надели на голову мешок и защелкнули на запястьях наручники.
Снова ехали, на этот раз уже без лихости, осторожно, будто подкрадывались. И снова никто не произнес ни одного слова. Остановились, но из машины не выходили, видно, осматривались. Затем неслышно открыли дверцы, вывели Богатырева на волю и сняли с него мешок. Яркий день набирал силу, вовсю жарило солнце, и от соснового бора, который высился рядом с гравийной дорогой, наносило густым смолевым запахом. Яростно зеленела и лезла из теплой земли на свет молодая трава — все напоминало о живой жизни, которая течет сама по себе, не зная ни остановок, ни перерывов.
«Третий номер», не давая Богатыреву толком оглядеться, подтолкнул в спину, и они спустились в маленькую ложбину, которая начиналась за крайними соснами. Там конвоир снял наручники с Богатырева, сунул их в карман, раздернул замок своей длинной кожаной куртки и ловко, перекинув ремень через голову, вытащил короткоствольный автомат без магазина. Протянул Богатыреву Тот, уже ничему не удивляясь, взял автомат.
— Прямо пойдешь, там пень. Магазин на пне. Девушка вот здесь. — И он показал пальцем на двухэтажный особняк из красного кирпича, ясно видневшийся сквозь ближние сосны, — В доме три человека, три. — И растопырил пальцы, словно боялся, что Богатырев его не поймет. Круто развернулся, быстрым шагом двинулся к машине. Взревел мотор, сухо щелкнула скорость, и на дороге осталась после шипованных колес жиденькая полоска пыли.
«Значит, сумку они не взяли и пистолет не нашли. Иначе зачем бы автомат мне всучили, могли бы пистолет отдать… Ладно, гадать будешь, когда старым станешь, если позволят до старости дотянуть… Пошли!»
И он пошел по направлению, которое указал «третий номер». Метров через двадцать увидел потрескавшийся пень, обросший понизу мхом, а в выгнившей сердцевине этого пня торчал полностью снаряженный магазин. Привычным жестом Богатырев вставил магазин в автомат, передернул затвор, загоняя патрон в патронник, защелкнул предохранитель. И эти звуки, привычные для слуха, словно отсекли все вопросы, ни на один из которых не имелось ответа: кто эти люди, как они оказались связаны с Алексеем, что за бумаги лежат в сумке и почему так быстро и ловко кавказцы взяли именно его — он ведь появился в Сибирске, ни о чем не ведая, всего лишь несколько дней назад? Сейчас это не имело для него значения, кроме одного — найти и вытащить Анну из чужих рук.
Двухэтажный особняк, когда Богатырев
