Почувствовала на шее горячую ладонь. Вздрогнула, успев позабыть, что не одна нахожусь в комнате.
– Я помогу. – Его губы оказываются у самого уха, почти касаясь. А я не способна найти в себе сил повернуться к нему лицом, посмотреть. Неужели он не боится испачкать свою одежду, намочить ботинки, стоя так близко?
Забрал у меня мыло, которое я нервно сжимала. И через секунду снова ощутила его руки на себе. На плечах. Сжал мышцы, ведущие к шее, массируя, расслабляя. Скопившееся в триггерной точке напряжение ушло, и я едва не застонала от облегчения. Или застонала? Едва ли я способна отдавать отчёт своим действиям.
Пальцы заскользили вниз, по влажной спине, выступающим рёбрам и, должно быть, задевая синяки. Боль разлилась от этой точки по мышцам и костям. Не знала, что так сильно ударилась.
– Больно, – пожаловалась, пытаясь отстраниться от этих прикосновений, игнорируя его близость.
– Тебя били? – вопрос звучит резко, раздражённо.
Пробую повернуться, желая взглянуть на его лицо. Понять эмоции. Но ничего не выходит. Изображение размытое, будто картина, нарисованная акварелью.
Били? Пожимаю плечами.
Я не помню. События последних дней перемешались в один запутанный клубок. Ласковыми со мной точно не были.
Грубыми. Как с приспособлением, которое можно использовать, выжать до дна и выбросить. Как не с человеком. Даже не с животным. Вещью.
Перед глазами встала та девчонка, сидевшая на койке напротив в узкой каморке. Я подумала о ней. Чем она сейчас занята? Или кем? Кого-то обслуживает или отходит от наркотического прихода? Её кто-нибудь спасёт, вытащит из той дыры?
И страх накатил с новой волной. Оглушающей. Обезоруживающей. Только сейчас выбравшись наружу. Словно до этого момента оберегая меня от истины. От того, какой могла бы стать моя участь. Жуткая.
Шамиль выключил воду. И я ощутила спиной полотенце. Мягкое, с оттенком цивилизации, от которой успела отвыкнуть.
Не понимала, что он делает.
Укутал меня в махровую ткань, привлек к себе. И я с удивлением обнаружила, что прижата к его груди спиной. Прикосновение губ к мокрому плечу заставило выгнуться, как от разряда током.
Мазнул колючим подбородком по изгибу шеи.
– Тебе нравится, когда с тобой грубо обращаются?
* * *
Вопрос царапал.
А сил противостоять не осталось.
Перед глазами пронеслись все беды, обрушившиеся на мою голову со дня смерти брата и отца. Все унижения, тяготы и удары, которые пришлось стерпеть.
Опустила веки и тут же ощутила, как утекаю в канализацию вместе с остатками воды. Тело обмякло.
Шамиль поддержал меня, не давая мне сползти вниз, сильнее прижимая к себе. Но с места не сдвинулся.
Ответа ждал?
Мне было больно. Предательски больно. Но не телу. Душе. От поставленного вопроса. И я сама не осознавала источника этой боли. Откуда она брала свои корни, почему пронзала меня рядом с ним.
Будь у меня силы, я вырвалась бы и сбежала куда-нибудь в тёмный угол. Спряталась от него, лелея свои странные чувства к нему. Боясь, что они прольются наружу. И ревела бы до тех пор, пока не ощутила опустошение.
Но всё, на что меня хватило, поднять усталую, плетью висящую руку и положить на его запястье. Его кожа грубая, горячая по сравнению с моей. Этот контраст остро ощущался подушечками пальцев.
– Отпусти, – услышала свой голос, показавшийся чужим. – Я хочу домой.
Сказала и сама усмехнулась. Дома-то у меня нет. Матери я не нужна. Бабке – тем более.
Качнулась в сторону, пробуя устоять на ногах.
Вопреки моей воле, он вдавливает меня в себя, обнимает обеими руками, будто желая смять мои рёбра, поломать. Так, что даже дышать стало трудно.
– Ты моё самое ценное приобретение, Маугли, – тихо произносит, касаясь моей щеки своею. Раздражая мою нежную, распаренную душем кожу щетиной. – Ты принадлежишь мне. Твоё тело принадлежит мне, твои мысли принадлежат мне, твоя воля принадлежит мне. Пока я не решу об обратном.
Шамиль говорит так вкрадчиво и спокойно, что у меня перед глазами вырастают стены и решётки. Высотой со столетние ели.
– Что за бред? – хмурюсь недоуменно. – Я верну тебе деньги. Всё верну.
Пробую устоять на ногах. Злость придаёт сил. Дождавшись, когда он ослабит давление, разворачиваюсь к нему и встречаю наглую ухмылку.
– Вернёшь, – не спорит. Но от его согласия я испытываю ещё большее возмущение.
Шамиль отпускает меня, убедившись, что я не падаю. Помогает поправить полотенце, норовящее сползти на пол. Я вздрагиваю каждый раз, когда он касается моей обнажённой кожи. Мои нервы как оголённые провода. Нет ресурсов бороться со своими чувствами. Скрывать их. Прятаться за острым языком.
Впрочем, с моим языком он уже достаточно тесно знаком.
И Хозяин подмечает отклик моего тела. Раздражая меня своим довольством.
– Заканчивай здесь и выходи, – отдаёт поручение с той же безапелляционностью, как если бы я оставалась его сотрудником. Просто работницей третьего этажа.
Наблюдаю, как он удаляется. Взгляд невольно падает на его зад, скрытый дорогими брюками. В который так и хочется впиться зубами. Кровожадность проснулась, наверное, оттого, что я голодна. О чём дал знать и мой желудок, урчанием.
Умылась ещё раз холодной водой, пробуя очнуться от того морока, куда меня тянули усталость и стресс. Стало чуточку легче.
В ванной висел махровый халат. Чистый, свежий. Закуталась в него, как в броню.
Выходить наружу не торопилась. Но и здесь прятаться смысла не было.
Нерешительно открыла дверь.
Расплачиваться телом, как явно планировал Хозяин, не хотелось. Капитулировать перед ним – тем более. Потому что я опасалась, что полностью подчинюсь ему. Слишком сильно меня тянуло к Шамилю.
Но в спальне никого не оказалось.
Светлая комната. В центре широкая кровать, сразу бросающаяся в глаза. Резко и глубоко вздохнула, тут же представив, чем Шамиль занимается на этих простынях со своими подружками. И сколько из них на них успели покувыркаться. С ним. Здесь.
Зубы сами собой сжались до напряжения желваков.
Тихий стук, после которого в дверном проёме появилась голова девушки. Знакомой уже.
– Я не помешала? – кротко спрашивает со смущённой улыбкой. И мне тут же становится неловко.
Интересно, за кого она меня принимает. За очередную пассию своего хозяина? Почему так мила и предупредительна?
Я неловко киваю, не понимая, как себя вести с человеком, проявляющим ко мне радушие. И доброту, от которой сердце скукоживается.
