на пасхальной неделе я чувствовала себя не очень хорошо, а во вторник 4 мая, вызванный доктор срочно вызвал в 9 часов вечера карету Скорой помощи и в 10 часов меня оперировали… Думали, что я не выживу и 48 часов, но Бог милостив: видно, час мой ещё не пришёл, я медленно поправляюсь.
Вот скоро месяц, как я лежу в клинике; недели через полторы меня выпустят на месяц, а потом мне предстоит вторая операция… Я ещё очень, очень слаба, пишу вам, а лоб у меня покрыт испариной от усилия. Обращаюсь к вам за дружеским советом и, если возможно, содействием: существует ли ещё в Париже Общество помощи учёным и писателям, которое в такую трудную для меня минуту помогло бы мне, в память дедушки Александра Сергеевича, расплатиться с доктором, с клиникой, прожить по выходе из неё, месяц в доме графини Грабовской (60 франков в день), а потом иметь возможность заплатить за вторую операцию? Все мои маленькие сбережения истрачены, но как только встану на ноги, я опять начну работать и обещаюсь выплатить мой долг Обществу по частям. Работы я не боюсь, были бы силы!»
Сколько жажды жизни в каждой строке этого последнего письма Елены фон Розенмайер и как обнажены сила, воля и твёрдость её характера!
Словно горьким эпилогом пути Елены Александровны, её странствий и надежд стали строки писателя: «Она была такая же бездомная, бедная эмигрантка, как все мы, бежавшие из России… добывала в Ницце пропитание тяжким трудом, которым и надорвала себя так, что перенесла две операции. Оплатить вторую операцию, которая свела её в могилу, у неё уже не хватало средств, – их нужно было добывать как милостыню у добрых людей. И я сделал тут всё, что мог, но это уже её не спасло. Так на моих глазах погибла родная внучка Пушкина».
Добавлю, и родная внучка Наталии Николаевны. Так уж случилось, что каждая из них – и бабушка, и внучка – свою последнюю в жизни весну провела в Ницце.
«Лазурь чужих небес»
В Ницце, жемчужине Средиземноморья, Наталия Николаевна оказалась не ради удовольствия. Здоровье её было настолько расстроено, что врачи предписывали ей жить в мягком средиземноморском климате.
Одно из немногих свидетельств тех дней – записки князя Владимира Голицына: «Зиму 1861–1862 годов я с родителями проводил в Ницце, и там жила вдова Пушкина, Наталия Николаевна, урождённая Гончарова, бывшая вторым браком за генералом Ланским. Несмотря на преклонные уже года, она была ещё красавицей в полном смысле слова: роста выше среднего, стройная, с правильными чертами лица и прямым профилем, какой виден у греческих статуй, с глубоким, всегда словно задумчивым взором».
На Лазурном Берегу Наталия Николаевна проведёт свою последнюю в жизни зиму, встретит последнюю весну. С кем из русских виделась она в те далёкие годы, кто из них был душевно близок ей? Вот круг её друзей и знакомых: Лобановы, Урусовы, Абамелек, герцог Хамильтон… Их фотографии остались в старинных альбомах, сохранённых дочерью Наталии Николаевны.
Навещала вдова поэта и жившую на царской вилле больную императрицу Марию Александровну, искренне её полюбившую.
Тогда Наталия Николаевна жила в предвкушении встречи с оставшимися в России близкими. Но именно в Ницце судьба словно расщедрится и преподнесёт ей свой прощальный подарок…
Город заполонили праздничные карнавальные торжества. Префект Ниццы устроил большой костюмированный бал, пригласив на него представителей европейских аристократических семейств, в то время отдыхавших на курорте. И появление на балу Наталии Николаевны вызвало тогда всеобщий восторг.
Её дочь Александра Ланская сохранила память о том незабываемом дне: «В течение Ниццского карнавала легендарная красота матери вспыхнула последним бывалым блеском… В тот вечер серо-серебристое атласное платье не скрывало чудный контур её изваянных плеч, подчёркивая редкую стройность и гибкость стана. На гладко причёсанных, с кое-где пробивающейся проседью, волосах лежала плоская гирлянда из разноцветно-темноватых листьев, придававшая ей поразительное сходство с античной камеей, на алой бархотке вокруг шеи сверкал бриллиантами царский подарок, и словно окутанная прозрачной дымкой, вся фигура выступала из-под белого кружевного домино, небрежно накинутого на голову. Ей тогда было ровно пятьдесят лет, но ни один опытный глаз не рискнул бы дать и сорока. <…> Я шла за нею по ярко освещённой анфиладе комнат, и до моего тонкого слуха долетали обрывками восторженные оценки: «Поглядите!.. Таких прекрасных женщин уже не бывает! Вот она, славянская красота! Это не женщина, а мечта!»
Александра не называет адрес, где состоялся исторический приём. Но разгадка проста: упомянуто имя префекта Savigni, и, следовательно, бал столь высокого международного уровня мог пройти лишь во Дворце префектуры. Величественный особняк, служивший прежде дворцом савойских герцогов, и по сей день стоит в центре Ниццы, неподалёку от старой рыночной площади.
Две мраморные женские головки, похожие на античных богинь, украшают его вход. За ажурной решеткой, в зарослях магнолий, проступает колоннада изящного дворцового портика, различимы и стеклянные потолки-витражи верхней галереи.
Сюда в феврале 1863-го к этой великолепной ограде подъехала карета, и госпожа Наталия Ланская в сопровождении супруга-генерала и взрослой дочери проследовала во дворец. И эти каменные головки с загадочными полуулыбками на устах стали безмолвными свидетельницами звёздного часа русской красавицы. Здесь, в стенах дворца средневековых властителей, ждал её настоящий триумф!
Последнее торжество в земной жизни Наталии Николаевны. От первого бала в зимней Москве в особняке на Тверском бульваре, где юная Натали впервые встретилась с Пушкиным, до последнего, в Ницце, пролегли долгие тридцать пять лет. Целая жизнь…
Камни знаменитой Английской набережной, что гигантской подковой легла вдоль бухты Ангелов, кажется, ещё помнят её легкую поступь. Здесь, «на променаде», Наталия Николаевна каждодневно прогуливалась в неизменном чёрном одеянии, в шляпе с вуалью, закрывавшей лицо от солнечных лучей. Редко кто видел её улыбающейся, смеющейся – грусть уже давно стала вечной спутницей вдовы поэта.
О, этот Юг, о, эта Ницца!..
О, как их блеск меня тревожит!
Жизнь, как подстреленная птица,
Подняться хочет – и не может…
Сколь созвучны тютчевские строки с судьбами двух женщин, связанных близким родством, – бабушки и её несчастной внучки, – не встречавшихся при жизни.
Печаль стала обыденным состоянием души и для Елены Александровны, заброшенной в чужую страну не по собственной воле. Когда-то и она была счастлива на этом ласковом средиземноморском берегу. Будто в другой жизни.
Иван Бунин:
«Была я в Ницце в первый раз в девятьсот двенадцатом году – и могла ли думать в те счастливые дни, чем некогда станет она для
