«…крепкая, невысокая женщина, на вид не больше 45, лицо, его костяк, овал – что-то напоминающее пушкинскую посмертную маску».
Благодаря дневнику Ивана Алексеевича легко проследить, как развивалось то знакомство. Хронология её жизни – краткие записи, обернувшиеся проникновенными строками рассказа. Жизнь изгнанницы, лишённая бытовых подробностей, тяжёлых и некрасивых, обратилась грустной поэтической сказкой: «Какая холодная осень…»
Она часто бывает в Грассе, в гостях у Буниных, на их чудесной вилле, да и писатель, приезжая в Ниццу, навещает внучку поэта и свою… родственницу. Родственные отношения меж ними – дальние, но кровные узы, связующие семьи Павловых и Буниных, – легко прослеживаются.
Мать Елены Мария Александровна, урождённая Павлова, приходилась двоюродной сестрой дворянину Павлову. А как следует из записок писателя: «…Дед Павлова по матери – моряк Иван Петрович Бунин, брат Анны Петровны Буниной, поэтессы… Дед Павлова по отцу – Николай Анатольевич Бунин». Такие вот генеалогические переплетения!
Писатель упоминает моряка Ивана Петровича Бунина (капитана 2-го ранга, известного как учредитель Кронштадтского морского собрания) и его родную сестру Анну, поэтессу.
Анна Бунина, родоначальница женской лирики, оставила свой след в русской поэзии, из-за пристрастия к античной поэзии её называли «Русской Сафо», Десятой Музой, Северной Кориной. Кстати, Александр Сергеевич несколько раз упоминал Анну Бунину: не так-то щедра поэзия тех времен была на женские имена. Правда, в ироническом контексте, уподобляя её поэту-графоману Хвостову, давней мишени многих сатирических стрел.
Пушкин, как известно, женскую поэзию не жаловал. Исключения для поэтесс крайне редки. Сам же Иван Бунин гордился родством с «Русской Сафо», неизменно припоминая отзыв Карамзина об Анне Буниной: «Ни одна женщина не писала у нас так сильно».
Но в 1940-м писателя занимала личность не славной родственницы-поэтессы, а самой Елены Александровны, внучки русского гения. «Елена Александровна фон Розен-Майер, на которую мне было даже немножко странно смотреть, – признавался писатель в одном из писем, – ибо она только по своему покойному мужу, русскому офицеру, стала фон Розен-Майер, а в девичестве была Пушкина…»
Знакомство продолжилось, и Бунин не раз с восторгом упоминал о встречах с внучкой поэта, ведь в ней «текла кровь человека для нас уже мифического, полубожественного!»
Строки из бунинского дневника, запечатлевшие встречи с Еленой Александровной, да и саму тревожную атмосферу весны и лета сорок первого:
«7. IV.41. Понедельник.
Вчера в 12 1/2 дня радио: немцы ночью вторглись в Югославию и объявили войну Греции. Начало страшных событий. Сопротивление сербов будет, думаю, чудовищное. И у них 7 границ и побережье!
12. IV.41…
Солнечное утро, но не яркое, не ясное, облака.
Австрия, Чехия, Польша, Норвегия, Дания, Голландия, Бельгия, Люксембург, Франция, теперь на очереди Сербия и Греция – если Германия победит, что с ней будет при той ненависти, которой будут одержимы к ней все эти страны?
«20. IV.41. Св. Христово Воскресение.
Христос Воскресе, помоги Господи!»
(Не ошибусь, если замечу, что в тот праздничный воскресный день Елена Александровна была на пасхальной службе в Ницце, в Свято-Николаевском храме, и на возглас настоятеля «Христос воскресе!» вместе с прихожанами, русскими эмигрантами, восклицала: «Воистину воскресе!»)
«12. VI.41. Ездил в Ниццу, завтракал с Еленой Александровной фон Розенмайер, рождённой Пушкиной – дочь А.А. Пушкина, родная внучка Александра Сергеевича».
«15. VI.41. Вчера у нас завтракала и пробыла до 7 вечера Е.А., эта внучка Пушкина.
Неделю тому назад англичане начали наступление на Сирию».
«21. VI.41. Суббота. Везде тревога: Германия хочет напасть на Россию? Финляндия эвакуирует из городов женщин и детей… Фронт против России от Мурманска до Чёрного моря? Не верю, чтобы Германия пошла на такую страшную авантюру. Хотя чёрт его знает. Для Германии или теперь или никогда – Россия бешено готовится. <…>
В городе купили швейцарские газеты: «отношения между Германией и Россией вступили в особенно острую фазу». Неужели дело идет всерьёз?»
22. VI.41. 2 часа дня. С новой страницы пишу продолжение этого дня – великое событие – Германия нынче утром объявила войну России – и финны и румыны уже «вторглись» в «пределы» её. <…> Взволнованы мы ужасно. <…> Тихий, мутный день, вся долина в беловатом лёгком тумане».
Думается, что известие о коварном нападении Германии на далёкую родину глубоко поразило и Елену Александровну, болью отозвавшись в её сердце. Благодаря записям Бунина легко восстановить тему бесед, что велись между внучкой поэта и писателем. Но встречи те становились всё реже.
«10. IV.42. Был в Ницце. Пушкина. Её нищенское существование…»
Как выглядела в то непростое для неё время Елена Александровна? Ведь её фотографии тех лет не сохранились, впрочем, если они и были. Но зато известен словесный портрет, оставленный Буниным в одном из писем: «Дорогой друг, три года тому назад со мной познакомилась в Ницце очень скромная женщина в очках, небольшого роста. Лет под пятьдесят, но на вид моложе, бедно одетая и очень бедно живущая мелким комиссионерством, однако ничуть не жаловшаяся на свою одинокую и тяжкую судьбу…»
В июне 1943-го Иван Алексеевич обратился к одному из русских приятелей, явно не бедствовавшему, с просьбой помочь внучке Пушкина. Поздно, счёт её жизни уже пошёл на месяцы и дни: в августе того года Елена Александровна скончалась в городской больнице, не выдержав очередной операции…
Печальная весть долетела до Грасса с большим опозданием. Потрясённый ею Бунин взялся за перо: «7 сентября. 1943. Нынче письмо из Ниццы. Елена Александровна Пушкина (фон Розен-Майер) умерла…
Ещё одна бедная человеческая жизнь исчезла из Ниццы – и чья же! Родной внучки Александра Сергеевича! И может быть, только потому, что по нищете своей таскала тяжести, которые продавала и перепродавала ради того, чтобы не умереть с голоду! А Ницца с её солнцем и морем всё будет жить и жить! Весь день грусть…»
И супруга писателя Вера Бунина, взволнованная той же вестью, не могла не оставить памятную запись: «Вчера получили известие о смерти Лены Пушкиной… Кто мог подумать, что такая судьба ждёт Лену? Нищета, одиночество, смерть в клинике…»
«Констанция»
Бывшая клиника «Констанция» и поныне ютится на окраине города, в районе Святого Бартоломея, на одном из живописных холмов. Уютный двухэтажный особнячок, с синими ставнями и белоснежными стенами, утопает в зарослях бугенвиллии, густо усыпанных сочными ярко-фиолетовыми соцветиями.
Но разыскать «Констанцию» в современной Ницце оказалось делом нелёгким, никто из старожилов о такой клинике не помнил. Ведь прежняя клиника давным-давно сменила название и ныне в ней – пристанище для престарелых. Лишь одна из обитательниц дома, старая француженка, слышала, что здесь угасла жизнь внучки русского гения. Отсюда, из этих больничных стен, Елена Александровна взывала к Бунину с мольбой о помощи: «Милый Иван Алексеевич,
