сомневался, что это всё сон.
– Он кроме хроники снимал допросы пленных французов. Это не совсем французы, это были русские из французского иностранного легиона. Старые, ещё с гражданской войны и новые после Второй мировой, те, кто был в плену у немцев и в сопротивлении у французов. Я потом нашёл кадры, м-м, вот они.
На экране перед камерой сидел раненый худой мужчина средних лет, он немного морщился и отвечал на вопросы. Вопросы ему задавали на русском и французском языках. Он отвечал только на французском. Взгляд у него был усталый и, видимо, рана у него болела: он часто трогал перевязанный живот рукой.
– Это мой брат, его звали Алексей. Их тогда взяли человек триста, может, больше, загрузили в трюмы сухогрузов и прямо на Колыму. Вот.
На экране показался Ванинский порт, сухогруз «Любовь Орлова» у причала, охрана и этап заключённых перед отправкой в лагеря.
– Это вывернутая наизнанку правда и неправда одновременно. За что их наказала судьба? Что они сделали? – он немного помолчал и спросил: – У тебя выпить есть? Хоть что-нибудь?
Доктор пожал плечами, но встал и подошёл к старинному секретеру, в который превратилась его кухня. Достал графин водки, налил в стопки и вернулся. Они выпили и сразу захмелели.
– А что это у тебя, м-м, там скрипит?
– Это газ.
– А это что?
– Сгущёнка.
– А другой закуски нет?
– Нет, профессор, ничего нет.
– Хорошо.
Он взял в руки пакет со сгущёнкой и выдавил его почти весь в себя. Закрыл крышечкой пакет, потом резко скрутил его и сжал.
– Вот суки! – громко вскрикнул профессор, – он же герой! У него столько наград боевых было, у них у всех, а Сталин их всех в расход, всю фронтовую разведку, весь Смерш. Всех!
Доктор молча смотрел на профессора, он утих, снова открыл мятый пакет сгущёнки додавил его в себя и аккуратно положил на кухонный стол.
– А как он туда, в легион, попал? – спросил доктор.
– Я не спрашивал. Это он всё время про родителей спрашивал, про маму и папу, как они жили и как они, м-м.
– А вы что, встретились? – удивился доктор.
– Да. Один раз. В Марракеше. М-м, знаешь, в голове каждого человека живёт несколько языков. В моей, когда учился на специальных курсах, нашли два, это кроме родного, русского. Два, французский и арабский. И вот меня в Африку и направили. Когда я принимал, м-м, скажем так, пост особого назначения, в Марокко, он сам меня там и нашёл. Так и сказал: «Я твой старший брат Лёха».
В этот момент профессор заплакал. Как ребёнок, шумно всхлипывая и вытирая слёзы рукавом.
– Я знаешь… А налей ещё.
Доктор налил водки, и они снова выпили.
– Ну вот и всё.
– Что всё? – спросил доктор.
Профессор кивнул в сторону стадиона, от которого в их сторону шли все психиатры, штук сорок.
– Танец, – он кивнул в их сторону, – никак без эпатажа не могут.
Профессор встал и отряхнул одежду. Дождался пока сорок психиатров закончат свой танец, в невероятном темпе выбивая щепки и пыль из настила сцены.
– Ладно, в следующий раз договорим. Нам пора в другой сон.
Они стояли в центре сцены вдвоём и ждали психиатров.
– Профессор, – доктор всё-таки осмелился спросить.
– Что? – тот внимательно посмотрел в глаза доктору.
– А моя жена в каком звании?
Ответа он не дождался, потому что проснулся. Он резко сел и выдохнул. То ли воздух, то ли сон. От него пахло водкой. Он тряхнул головой. Всё равно пахло водкой. За окнами была ночь, холод и смерть. На столе лежал мятый пакет из-под сгущённого молока. Он взял в руки автомат и стал думать, дышать водкой, вспоминать и думать. Спать не хотел. Сон этой своей реальностью напугал его навсегда.
Про жену думать не хотел. Про детей было страшно, даже думать. Чем помочь? Где они? Может…
Про работу? Её забыл сразу.
Вспомнил слова Жолудева: хочешь отдохнуть, думай о женщинах.
Что о них то думать? Ему с ними не везло с молодости, несмотря на его кавалергардскую внешность. И даже потом, несмотря на известность как хирурга. И даже сейчас, после обнуления, так его развод назвал всё тот же Жолудев.
После развода, нет, после ухода из дома доктор снял небольшую квартирку рядом с работой, как-то там благоустроился и стал жить. Еду покупал в кулинарии, готовую. Ел её, потом смотрел телевизор и спал, просыпался, вставал и шёл на работу. Так каждый день. Продавщицы в кулинарии его запомнили, здоровались, разговаривали, смеялись. Видимо, флиртовали. И вот в одну субботу он предложил выпить вина красного и посмотреть фильм интересный самой симпатичной из продавщиц. Такой тёмно-русой, широкобёдрой, красивой, по бейджику – Ане. Она улыбалась пока укладывала контейнеры с едой в пакет, улыбалась пока не услышала предложение доктора.
Что за?.. Он так и не понял. Тёмно-русая пышноволосая Аня вдруг зарычала громко и зло:
– Я ва-ам не-е-е шалава-а-а какая-то, не-е надо-о мне-е-е тут, я не шалава-а я… – шипела она теребила ручки пакета и смотрела в сторону выхода.
Доктор так и ушёл в сторону того выхода, оставив еду, за которую заплатил в кулинарии, и мечты посмотреть фильм с кем-нибудь оставил там же в кулинарии. Ушёл и больше туда не заходил. А вскоре и с квартиры съехал в другой район.
Эту историю он и рассказал в ординаторской как-то с утра после обхода палат. К обеду всё высокоинтеллектуальное сообщество нейрохирургического отделения искало в интернете проститутку, считая это самым простым выходом из ситуации. Консенсус был достигнут к трём часам дня, выбрана была Регина: пятый размер, молодая высокая, ну и размер её, конечно же, имел значение, да и стоила умеренно – три тысячи в час или за два или десять за ночь, это они не совсем поняли, но сказали, что деньги у тебя есть, сам разберёшься. Вызвали на десять вечера. Успокоились. Высокоинтеллектуально.
С опозданием в полчаса прибыла Регина, точно пятый размер, высокая, наверное, красивая и под каким-то странным кайфом. Хохотала, деньги взяла вперед, передала кому-то в подъезде, продолжила хохотать, выпила вина, ушла в ванную и долго там плескалась. Вышла довольная снова выпила вина. Стоя. Залпом. Потом села на табуретку, дело было на кухне, стала смотреть на доктора. От неё пахло чем-то кислым, взгляд слабо фокусировался на нём, ещё она то теребила левую грудь, то чесала кожу шеи, хихикать закончила, попросила ещё денег. Не дал. Успокоилась и стала говорить. В общем проститутка. Заниматься своей работой она, по-видимому, и не собиралась, молотила всякие истории из
