его мать, стряхивала с детей снег.
Машина снова дёрнулась и поехала, ему никто не махал на прощание и не звал к себе, в тепло и уют. Полог закрыл их, словно занавес, и сцена из странного спектакля закончилась. Ветер напоследок кинул на джип пургу из снега, мелкого гравия и обёрток от конфет. Как ни хотел он снова увидеть родных, пускай в этом странном спектакле, ничего не произошло, полог снова задрался, открыв только разорванные коробки. Доктор закрыл глаза и продолжил бороться с тошнотой и цепляться за смутное своё сознание.
Сколько они ехали и куда ему было наплевать, ведь когда-нибудь эта дорога закончится.
Ззззддддуууууххх! – машину тряхануло или перевернуло.
Доктор не понял, в его голове уже давно всё стало серым. Они врезались в опору моста, когда переезжали реку по мосту, заставленному брошенными машинами. Водитель отъехал от опоры и продолжил путь по тропе, проложенной кем-то до них, тропе между машинами и опорами моста. Скрежет проносился по салону все чаще, но мост уже заканчивался.
И вот они снова покатились по дороге, опять обсуждая поездку на нерусском русском языке и смеясь на нём же.
Ещё час дороги и снова – ззззддддуууууххх!
Машина покатилась вниз почти неуправляемая, пока не саданулась во что доктору не было видно. Но было слышно.
Джип гудел как раненый зверь, время от времени его дёргало и что-то внутри него скрипело. Боевики вышли из машины, кто к водителю, он открыл крышку мотора и что-то рассматривал там. Другие осматривали дорогу и пробку из машин, стоявших впереди. У доктора кружилась голова, тело его встряхивало словно он тоже пострадал там на мосту, как и машина. Хотя так и было на самом деле. Оба там и пострадали. У него начиналась лихорадка, не как симптом, а как болезнь. Раньше от неё умирали. Руки от завязок затекли и уже не ныли, а он просто их не чувствовал. Из последних сил от толкнул ногой по двери, ещё и ещё, она открылась настежь, и он вывалился на снег.
Холод вернул ему сознание. Он даже вспомнил другой старый фильм, фразу из которого написала жена: «Когда снег идёт и белый ветер поёт…»
Зима там была несколько лет, может, им там в кино это казалось, так же, как и доктору казалось, что это не несколько недель прошло, а прошёл уже год холода и страха, год от зимы до зимы.
Он вывернулся и упал на спину, потом на бок и встал на колени.
Передохнул.
Его шатало из стороны в сторону и тянуло вверх.
Ветра не было.
Но было такое ощущение, что всех шатает и тянет вверх. И машины, и людей.
Он попытался встать.
Не получилось.
Так, на коленях, или корябая снег руками, когда сваливался на спину, он пополз к краю дороги, где железные ограждения были порваны и торчали, как скрюченная проволока.
Он дополз до обрыва.
Зачем дополз?
Внизу, их было хорошо видно, лежали автобус и грузовик.
Их занесло снегом.
Его шатало и тянуло вверх.
Но ни опереться руками, ни схватиться ими он не мог, они были связаны.
Его тянуло вверх.
Сильно.
Его тело пробила сильная дрожь.
Последняя.
«Одинокий волк погибает, – подумал он или сказал вслух, его подбрасывало вверх, вверх, а он говорил, – но стая его живёт».
Живёт – последнее, что он помнил. Это словно занавес или волна накрыла его, забрав сознание. А тело кинуло вниз, к разбитым машинам и замёрзшим людям.
Тишина и покой наконец-то наступили в его голове.
Навсегда?
