осушил её.
– Вот ещё сыр, – протянул поднос ординарец. – Откушайте.
Розенберга всего перекосило:
– Отстань ты с этим сыром! Я его на всю жизнь наелся!
В это время, отстреливаясь, подошли передовые посты. Розенберг приказал им расходиться по флангам. Сквозь пелену снега с дождём уже можно было различить марширующие колонны. Эхом среди гор доносился бой барабанов и визг флейт.
– Добров! – накинулся на меня Розенберг. – Чего ты стоишь?
– Занимаю оборудованные позиции, – ответил я.
– На черта они тебе сдались, эти оборонительные позиции? Кати пушки вперёд, да бей в упор.
– Но в случае отступления я их не успею оттянуть, – возразил я.
– Отступления? – побагровел от злости Розенберг. – Кто здесь собрался отступать? Покажите мне его? – он обвёл пылающим взглядом строй солдат. – Да я того собственными руками задушу.
– Да нету тут таких! – засмеялись солдаты. – Мы что раки, задом ходить?
Я приказал катить пушки вперёд, прямо к наступающим колоннам. Перетащили орудия через ручей, выкатили на возвышенность. Прямо на нас стройным шагом шли гренадёры в меховых шапках. Пушкари катили лёгкое полевое орудие. Офицер гордо восседал на белом коне, размахивая шпагой. Сбоку барабанщики отбивали такт. Повизгивали флейты. Красиво идут. Кто-то показал офицеру на нас. Тот пожал плечами и поторопил коня. Я отдал приказ открыть огонь.
После первого залпа музыка оборвалась. Раздались крики и стоны. Мимо пронеслась белая лошадь с окровавленным седлом. Голова колонны сбилась в кучу. Полевое орудие валялось на боку с разбитым лафетом.
– Поторапливайся! – орал я не своим голосом.
Заряжающий споткнулся, но заряд не уронил. Из горла его хлынула кровь. Я подхватил холщовый картуш с порохом и запихнул его в ствол. Следом пыж. Следом ядро. Вокруг жужжали пули.
– Залп! – приказал я.
Пушки одна за другой ухнули, посылая смерть во врага. Из-за наших спин выкатила волна егерей. На миг замерла, дала залп из ружей и бросилась в штыковую. За ними плотным строем гренадёры обтекли нас.
Я приказал поднять стволы и продолжать беглый огонь. Впереди творилось что-то страшное. Свалка, крики, стоны…
– Зарядов нет, – услышал я.
Что теперь?
– Добров! – подлетел на муле Розенберг. – Почему молчим?
– Заряды закончились, – доложил я.
– Так чего встал? Оставь орудия – и в штыковую.
Я вынул шпагу и повёл артиллеристов в бой. Мы догоняли первую линию, а вторя подпирала нас. Но французы! Они бежали. Иногда офицеры заставляли солдат останавливаться и вступать в штыковой бой. Не тут-то было. Если первая линия атаки останавливалась, то вторая напирала и прорывалась вперёд.
– Добров! – опять подлетел Розенберг. Сабля его была обломана. Смотреть на небо было страшно: большой, в мокром плаще, на низком муле. – Тебе пушки нужны?
– Хотя бы одну! – ответил я.
– Вон! – указал он обломком сабли вперёд на холм.
Я увидел, как французы поднимают пушки и готовят позицию.
– Вижу!
– Так иди и возьми их! – И поскакал дальше.
Я повёл за собой роту артиллеристов. Нас встретила цепь французских мушкетёров. Мы бросились в штыки и проломились сквозь линию. Нам помогли спешившиеся казаки, лихо орудуя саблями. На горном уступе, где стояла французская батарея, завязалась отчаянная схватка. Меня пытались бить штыками. Левой рукой с широким тесаком, я отбивал штыки и рубил правой, в которой сжимал длинный палаш, поданный мне Григорием со словами: Спрячьте вы свою шпажонку. Я раскроил головы двум солдатам и проткнул горло офицеру. Меня двинули чем-то тяжёлым по затылку. Я упал на колени, но тут же поднялся и вновь ринулся в схватку.
Мы отбили батарею. Я приказал развернуть гаубицы в противоположную сторону. С уступа, как на тарелке гарнир, было видно все поле битвы. Волна сходилась с волной. Дым от выстрелов висел над полем. В стороне Швица река делала изгиб и становилась широкой. Через русло был перекинут прочный бревенчатый мост, по которому подходило подкрепление к французам. Они уже переправили две полевые пушки. Следом шла кавалерия. Я приказал открыть огонь. Тяжёлые ядра угодили прямо в скопление драгунов. Кони понесли всадников на свою же пехоту. Возникла давка. Ещё залп, полевая пушка подскочила и перевернулась вверх колёсами.
– Добров! Сукин сын! – орал снизу Розенберг, грозя мне обломком сабли. – Мост мне не снеси!
Я приказал перенести огонь на другой берег, где шла колонна неприятеля. Несколько точных попаданий, и колонна разбежалась, оставляя десятки убитых и покалеченных. Через короткое время французы толпой бежали по мосту уже в обратном направлении. Наши гренадёры ворвались следом на другой берег. Я приказал тащить пушки к мосту.
– Смотри-ка, ваше благородия, что я приобрёл! – Сияя от счастья, Григорий подвёл мне молодого белого коня под французским седлом.
– Спасибо, – поблагодарил я его, взобрался в седло и поскакал вслед за наступающими войсками.
Розенберга я догнал уже в городе. Он широко шагал, немного прихрамывая. В руке все ещё сжимал обломок сабли. Следом за ним семенили двое адъютантов и рослый казачий есаул. Я спрыгнул на землю, передал поводья казаку и последовал за Розенбергом.
В нос ударил запах свежего хлеба, отчего живот скрутило. Розенберг ногой распахнул ворота и вошёл в просторный двор, где ютилось несколько каменных построек, а среди них вырастал двухэтажный особняк.
– Что у тебя там? – спросил он повара, вертя перед его носом обломок сабли.
– Ля пен? – жалобно проблеял он.
– Покажи! – потребовал Розенберг.
Повар раскрыл дверцу пекарни, и мы чуть не потеряли сознание от свежего духа горячего хлеба.
Розенберг взял протянутую буханку, как сокровище.
– О, Господи, – выдохнул он. Отщипнул кусок и отправил его в рот. Обернулся: – Добров, – почему-то позвал он меня. – Хочешь хлеба?
– Так точно, – закричал я, и слюна наполнила рот.
Розенберг кинул мне буханку. Я её поймал и тут же несколько рук потянулись к сокровищу. Хлеб вмиг был разорван и съеден.
Розенберг направился к особняку. На пороге его встретил французский лейтенант.
– Сюда нельзя, – запротестовал он.
– Кому нельзя? – взревел Розенберг. – Мне, русскому генералу?
Офицер еле успел увернуться от обломка сабли и скатился с крыльца.
В просторной трапезной стоял стол, накрытый белой скатертью. Тлели угли в камине. На столе чистая фарфоровая посуда с золотой каёмкой ожидала начала трапезы. Нас встретил слуга в малиновом жилете с белоснежным полотенцем через руку.
– Господа, господа, – затараторил он по-французски. – Сюда нельзя. Скоро прибудет господин Массена на обед.
– Не прибудет, – отрезал Розенберг. – Я вместо него.
Генерал с такой силой вогнал обрубок сабли в стол, что тарелки подпрыгнули и жалобно звякнули, а по столешнице пошла трещина. Розенберг устало плюхнулся в кресло и приказал:
– Подавайте обед.
Оглядел нас и недовольно сказал:
– Добров, что за вид у вас? Как у разбойника. Приведите себя в порядок. И
