то, что застряло в кустах. Начальник экспедиции уже ничему не удивлялся.
- А вот и дополнение к ядру! – едва не засмеялся он, уже приходя в болезненный восторг. – Чему тут удивляться? Очевидно, вихревая волна смерча откинула его за пределы концентрических кругов, и, забрав с собой Игоря, оставила нам в качестве подарка два этих артефакта. А мы с тобой всё ломали головы – почему нет гильз или касок с пулемётами. Вместо них – вот вам, пожалуйста – военные трофеи Отечественной войны 1812-го года.
Он бережно вертел в руках головной убор русского солдата, казалось, совсем забыв о предыдущей находке.
- Возвращаемся. Здесь делать больше нечего.
Губа воспрял духом и, взяв удобнее ядро в руки, бодро зашагал вперёд, к костру, домой, в лагерь. Василий Михайлович пошёл следом, продолжая осматривать кивер со всех сторон.
- Почти новый, - бубнил он себе под нос. – Пахнет порохом: следовательно, недавно был в бою. Нужно будет по прибытии в Курумкан поднять архивы и узнать за эти цифры на репиёке. Чей полк? И какой род войск?
Они уже достаточно отошли от месторасположения бывшей могилы лейтенанта, а теперь и могилы Ивана, когда вдруг…
Это случилось.
Губа, шедший впереди, внезапно услышал короткий пронизывающий шум, словно гудок паровоза. Звук был настолько резким, что фотограф, оступившись, едва успел обернуться. Звуковая волна прошла сквозь его тело и отбросила к ближайшему дереву. Ядро выпало из рук. Глубоко вдохнув воздух, он уже приготовился к худшему и оглянулся туда, где сзади шёл за ним профессор.
…Профессора не было. Лишь круговые порывы закручивающегося в спираль ветра, да одинокий кивер, застрявший в траве. Ни начальника экспедиции, ни ружья, ни одежды с рюкзаком – только концентрические круги на земле, да разлетевшиеся от испуга птицы. Это всё!
Василий Михайлович исчез.
Испарился.
Разложился в мезонном облаке, растворился в атмосфере, словно ложка сахара в кофейном напитке. Профессор перестал существовать в этом времени.
Теперь его телесная оболочка в виде рассеянных в пространстве протонов и нейтронов неслась куда-то вместе с червоточиной – в другое время, в другой мир, в иное параллельное пространство.
********
На исходе пятого и шестого часа блуканий в дебрях леса, Губа едва не плакал. Ядро и кивер он сложил в рюкзак, и теперь этот чугунный груз отдавливал ему плечи. На исходе восьмого часа, он услышал где-то вдалеке несколько выстрелов, однако они были так далеко, что прозвучали, будто едва различимые хлопки детского пугача. Губа бросился на звук, срывая в крике голосовые связки, но уже через несколько минут понял, что вновь заблудился: выстрелы продолжались несколько раз с интервалом в пять – восемь минут, но происходили они всё время в разных местах – так ему казалось. Как только он бросался на звук очередного выстрела, лесное эхо, отражаясь от деревьев, многократно копировало его в пространстве, рассеивая источник звука то в одну, то в другую сторону.
Там его и нашли Семён с Саньком.
Оба друга остановились в нерешительности.
- А где профессор? – Саша осматривался по сторонам. – Я думал, это он кричал.
Семён подсел ближе к фотографу, и впервые в жизни положил ему руку на плечо.
- Николай, - тихо спросил он. – Где Василий Михайлович?
Как не оттягивал Губа эту минуту, однако делать было нечего.
- Нет больше вашего начальника. Испарился.
И он рассказал всё, от начала до конца. В конце изложения фактов, он хотел было подробнее рассказать о муравьях и гигантском пауке, но Семён перебил:
- Вы говорите, что шли впереди, и вам в спину ударила звуковая волна, а когда обернулись, профессора уже не было?
- Да.
- И он шёл за вами, не отставая, почти след в след?
- Шагах в десяти от меня.
- Но…, - Семён что-то прикидывал в уме. – Прошлые радиусы поглощения червоточинами пространства были никак не меньше двадцати – тридцати метров. Почему же она не захватила и вас? Вы же были в поле её деятельности. Почему только Василия Михайловича?
- Ты у меня спрашиваешь? – обозлился фотограф. – Я уже по горло сыт вашим чёртовым Байкалом, будь он проклят на ровном месте. Старший теперь ты, вот и думай, только выводи нас отсюда поскорее! Ищи границу этого хренова купола! Протыкай как-то её – я не знаю – только ВЫВОДИ. Сначала собаки, потом лошади, затем буряты… теперь вот – начальник. А завтра кто? Я?
Он поднялся и со злостью швырнул рюкзак к ногам друзей.
- Вот вам подарок от очередной «гостьи». Там ядро и кивер. Так, по-моему, называл эту шляпу ваш профессор. Скажите спасибо, что таскал их с собой, пока блуждал по лесу. По большому счёту, оно мне надо?
Семён наклонился и вынул содержимое. Губа меж тем закончил:
- Я тебе больше скажу. Профессор нёс эту шляпу в руках, так же как и ружьё, а рюкзак был у него за спиной. Ты спрашиваешь, отчего воронка смерча не поглотила нас вместе? А почему же тогда ваш дядя Вася исчез со всем его содержимым – даже с ружьём, а этот чёртов кивер с косичками – остался. А? Философ, мать твою! Вот и разгадывай теперь этот ребус – ты у нас теперь начальник. А я пошёл в пещеру, я голодный с самого утра. Как по мне, то вся эта хрень – те же яйца, вид с боку: что та червоточина, что эта…
Вырвав у остолбеневшего Саши карабин из рук, Губа нервными шагами пошёл прочь – в сторону, где стреляла Люда.
Всё это время Саша не мог прийти в себя от ошеломляющей действительности: начальника экспедиции, дяди Васи, теперь с ними нет. Что он скажет девушке, вернувшись в лагерь? Для Люды профессор был вторым отцом и, пожалуй, единственным близким оставшимся человеком во всём мире. Она-то как теперь перенесёт эту утрату?
Санёк спохватился. Нужно хоть как-то подготовить его любимую к этой жуткой новости, а то этот Губа наплетёт ей чёрти что с три короба.
- Сёма, хватай рюкзак, нужно опередить фотографа, пока он всё не рассказал Люде прежде нас.
И Саша помчался в лагерь другой дорогой. Нужно было успеть туда первым.
… Ночь обещала быть долгой и печальной.
Глава 4-я: 1812 год. Калужская дорога
Бледное серое утро. Лёгкий ветерок пробегал по вершинам холмов, раскачивая кусты и кружа рано опавшие листья.
Начало августа-месяца.
Великое множество австрийцев, венгров, пруссаков, французов
