— Что происходит, Франк?
— Спросите его, господин бригадефюрер, — сказал Франк с перекошенным от ярости лицом. — Этот человек, офицер германской армии, только что дал возможность сбежать еврейской террористке.
Штрооп оглядел Штайнера, обратив внимание на знаки различия и «Рыцарский крест» с «Дубовыми листьями».
— Вы кто такой? — потребовал он.
— Курт Штайнер, парашютный полк, — ответил Штайнер. — А кем бы вы могли быть?
Не было случая, чтобы Юрген Штрооп вышел из себя. Он спокойно ответил:
— Со мной так разговаривать нельзя, господин полковник. Я генерал-майор, как вы прекрасно знаете.
— И мой отец тоже, — сказал ему Штайнер, — поэтому на меня ваш чин не производит особого впечатления. Тем не менее — раз вы подняли этот вопрос — вы бригадефюрер Штрооп, человек, руководящий вон тем побоищем?
— Да, я здесь командующий.
Штайнер сморщил нос:
— Я так и думал. Знаете, кого вы мне напоминаете?
— Нет, господин полковник, — сказал Штрооп. — Скажите, прошу вас.
— То, что иногда прилипает к сапогу в канаве, — отрезал Штайнер. — Очень неприятно в жаркий день.
Юрген Штрооп, сохраняя ледяное спокойствие, протянул руку. Штайнер вздохнул, вытащил из кармана пистолет и отдал его. Через плечо он посмотрел на своих людей:
— Вот так, ребята, опустите оружие. — И снова обернулся к Штроопу: — По какой-то непонятной причине они мне преданы. Есть ли какой-либо шанс удовлетвориться мною и не придавать значения их роли в этом деле?
— Ни малейшего, — резко ответил бригадефюрер Юрген Штрооп.
— Я так и думал, — сказал Штайнер. — Горжусь тем, что сразу же различаю законченного негодяя, когда он мне попадается.
* * *
Радл долго сидел с папкой на коленях после того, как кончил читать протокол суда военного трибунала. Штайнеру повезло, его не расстреляли, возможно ему помогло влияние отца, — ведь все-таки и он, и его люди были героями войны. Расстрел кавалера ордена «Рыцарский крест» с «Дубовыми листьями» мог плохо сказаться на моральном духе армии. А операция «Рыба-меч» на Нормандских островах, в конце концов, была верным способом от всех них отделаться. Гениальная мысль, пришедшая кому-то в голову.
Россман развалился в кресле напротив. Он, видимо, спал, и черная шляпа с опущенными полями съехала ему на глаза, но когда над дверью мелькнул свет, он вскочил на ноги. Вошел без стука и через мгновение вернулся.
— Вас зовет.
Рейхсфюрер все еще сидел за столом. Теперь перед ним была разложена военно-топографическая карта. Он поднял голову:
— Как вам понравилась веселая проделка Штайнера в Варшаве?
— Поразительная история, — осторожно заметил Радл. — Не… неординарный человек.
— Я бы сказал, один из храбрейших, кого когда-либо встретишь, — спокойно сказал Гиммлер. — Одаренный высоким интеллектом, отважный, безжалостный, блестящий солдат — и романтичный дурак. Я думаю, что в нем говорит его американская половина. — Рейхсфюрер покачал головой. — «Рыцарский крест» с «Дубовыми листьями». После Русской кампании фюрер захотел лично с ним встретиться. А он что делает? Отбрасывает все: карьеру, будущее, все ради какой-то еврейской сучки, которую он в жизни до этого в глаза не видел.
Он посмотрел на Радла, как будто ждал ответа, и Радл неуверенно сказал:
— Поразительно, господин рейхсфюрер.
Гиммлер кивнул, а затем, как будто полностью отбросив эту тему, потер руки и наклонился над картой.
— Донесения Грей действительно великолепны. Выдающийся агент. Получится?
— Думаю, что да, — без колебания ответил Радл.
— А адмирал? Что думает адмирал?
Мысли в голове у Радла завертелись, пока он пытался сформулировать подходящий ответ:
— На этот вопрос ответить трудно.
Гиммлер откинулся в кресле, скрестив руки. На мгновение Радлу показалось, что он стоит в коротких штанишках перед своим старым сельским учителем. Дикость какая-то.
— Можете не говорить, я догадываюсь. Ценю преданность, но в данном случае вы бы лучше помнили, что на первом плане — преданность Германии, фюреру.
— Естественно, господин рейхсфюрер, — поспешно сказал Радл.
— К сожалению, есть такие, кто с этим не согласен, — продолжал Гиммлер. — Подрывные элементы на всех уровнях в обществе. Даже среди генералов верховного командования. Это вас удивляет?
Радл, пораженный до глубины души, сказал:
— Господин рейхсфюрер, не могу поверить…
— Что люди, присягнувшие на личную преданность фюреру, могут вести себя так подло? — Он с легкой грустью покачал головой. — У меня есть все основания считать, что в марте этого года офицеры вермахта в высоких чинах подложили в самолет фюрера бомбу, которая должна была взорваться в полете из Смоленска в Растенбург.
— Господи боже мой, — пробормотал Радл.
— Бомба не взорвалась, ее убрали люди, которые были связаны с этим покушением. Конечно, начинаешь острее, чем когда-либо, понимать, что мы не можем проиграть, что окончательная победа должна быть за нами. Совершенно очевидно, что фюрера спасло вмешательство божественных сил. И это меня ничуть не удивляет. Я всегда верил, что за кулисами природы есть какое-то высшее существо. Вы согласны?
— Конечно, господин рейхсфюрер, — ответил Радл.
— Да, если бы мы отказались признать это, то были бы не лучше марксистов. Я утверждаю, что все эсэсовцы верят в бога. — Он на минутку снял пенсне и нежно погладил пальцем переносицу. — Итак, повсюду предатели. И в армии, и на флоте, на самом высоком уровне. — Надев пенсне, он посмотрел на Радла. — Так что, вы видите, Радл, у меня самые убедительные основания для уверенности в том, что адмирал Канарис должен был наложить вето на ваш проект.
Радл тупо уставился на него. Кровь у него похолодела. Гиммлер мягко продолжал:
— Это бы не совпадало с его главной задачей, и задача эта вовсе не победа германского рейха в войне, уверяю вас.
Чтобы глава абвера действовал против государства? Чудовищная мысль. Но тут Радл вспомнил колкие слова адмирала. Его уничижительные замечания о высокопоставленных государственных деятелях, а по временам — и о самом фюрере. Его сегодняшняя реакция. Мы проиграли войну. И это — от главы абвера!
Гиммлер нажал кнопку звонка. Вошел Россман.
— У меня будет важный телефонный разговор. Проведите господина полковника по нашим владениям, минут десять, и приведите обратно. — Он обернулся к Радлу. — Вы ведь не видели наших подвалов?
— Нет, господин рейхсфюрер.
Радл мог бы добавить, что гестаповские подвалы на Принц-Альбрехтштрассе были последним местом на земле, которое бы ему хотелось посмотреть. Но он знал, что посмотреть их придется, хочет он этого или нет, знал по легкой улыбке, игравшей на губах Россмана, что все было заранее подстроено.
