Книга Смертоцвет - Александр Зимовец

Он понимал, что это уже последний рывок, на большее у него не останется уже сил, а твари достаточно сделать один прыжок, чтобы вновь догнать его, смять, и теперь уже делать с ним все, что угодно. Он повернулся, чтобы встретить свою смерть лицом к лицу.

— Ну, ты, барин, это… не поминай лихом, — проговорил явившийся вдруг из недр сознания Внутренний Дворецкий, и Герман мысленно пожелал ему удачи в поисках менее легкомысленного хозяина.

И тут он вспомнил, что говорил Ферапонтов о тех, кто охраняет гробницы. Рабы. Существа, лишенные собственной воли эльфийскими жрецами, куда более искусными в магии, чем человеческие аристократы. Быть может, когда-то это был обычный эльф, а то, что с ним стало, результат магических экспериментов. Сейчас это неважно. Важно другое. Ведь если эта тварь и есть раб, значит…

Герман торопливо выхватил из второй кобуры Узорешитель, беглым взглядом проверил, что переключатель установлен правильно, а затем навел его на существо и нажал на спуск. Зеленый луч вырвался из дула прибора и уперся в кожистую грудь странного существа.

В первую секунду как будто ничего не случилось. Существо посучило многочисленными ногами, разворачиваясь для нового прыжка, но затем застыло, словно задумалось о чем-то. Потом его движения стали беспорядочными, многочисленные ноги будто утратили координацию между собой, как будто в тварь влили пару литров водки. Маленькая голова запрокинулась назад, многозубый рот раскрылся и из него послышался отчаянный крик, полный боли и отчаяния. Так не мог бы кричать человек, или эльф, если на то пошло. Это был крик раненного зверя, застрявшего в капкане, соскоблившего себе все мясо с костей в попытках из него вырваться и с ужасом осознающего, что найдет в этом капкане свою смерть.

Герман подумал, что неплохо было бы подойти к существу сейчас и пристрелить, хотя бы чтоб не мучилось, но патронов не осталось, а новая чародейная стрела могла бы сейчас свалить его с ног. А тварь, между тем уже начала хаотично лупить вытянутыми руками во все стороны.

Мгновение спустя к Герману подбежали Ферапонтов и Ариадна. Похоже, едва тварь утратила контроль над собой, как мутный барьер тоже исчез.

— Что вы с ним сделали? — спросил Ферапонтов, с опаской глядя на агонизирующее существо. — Что это было? Как вы…?

— Магия, — спокойно ответил Герман. — Жандармская. Новая разработка.

— Черт возьми, потрясающе… — протянул Илья Ильич с восхищением. — Хоть сам в жандармы иди, чтобы научиться. Боюсь только, что регулярная служба не для меня, но однако как вы…

Договорить он не успел. Раздался оглушительный треск, и прямо рядом с ними, в паре шагов упал, взметнув фонтан из щебня, камень размером с голову. Герман невольно задрал голову вверх и увидел, как по потолку камеры ползет с громким треском, все удлиняясь, ветвящаяся трещина. Вслед за этим все пространство вокруг затряслось так, что едва можно было устоять на ногах, а перед глазами появилась какая-то мелкая рябь, словно горячий воздух дрожит в пустыне.

— Он коллапсирует! — крикнул Ферапонтов, схватив Ариадну за руку и оглянувшись на Германа. — Осколок! Боже, я такое всего однажды видел! Мы должны бежать немедленно!

Дважды просить никого не пришлось. Все трое бросились бежать, хотя уже через несколько шагов Ариадна оступилась, упала на колено, расшибла его о камень в кровь, глухо вскрикнула, и мужчинам пришлось ее поднять. Впрочем, она, к счастью, все еще могла идти самостоятельно.

Именно идти, бежать было практически невозможно. Мир вокруг ходил ходуном, словно палуба корабля в шторм, а марево перед глазами становилось все более размытым. Через него приходилось продираться, словно сквозь густой туман, всякий раз опасаясь, что споткнешься или угодишь ногой в трещину. А трещины бежали уже и по полу, и отвратительный хруст, доносившийся со всех сторон, свидетельствовал о том, что их становится все больше и больше.

— Сколько у нас времени⁈ — спросил Герман, с трудом перекрикивая оглушительный скрежет рушащегося мира.

— У нас его нет! — ответил Ферапонтов. Словно подтверждая его слова, стена слева от них вдруг накренилась, несколько камней вывалились из кладки. Пришлось сделать отчаянное усилие, рвануться вперед, чтобы не оказаться погребенными под ними.

Герман не помнил, как они преодолели коридор. То и дело кто-то из них падал, остальным приходилось хватать его за руки, тянуть за собой. Наконец среди дрожащего марева показался пурпурный свет, едва различимый и дрожащий.

— Скорее! — прохрипел Илья Ильич. — Портал… Он уже…

Его рот, как и рот Германа, был забит пылью и каменной крошкой, облаком висевшей в воздухе.

Чуть позади них вскрикнула Ариадна. Герман обернулся и увидел, как она, отчаянно сопротивляясь, начинает отступать назад.

— Сюда! — крикнул ей Герман, сделав несколько шагов в ее сторону.

— Не… не могу! — прокричала она. — Я не могу…

Она сделала движение корпусом в его сторону, но вдруг словно невидимая руку схватила ее и потащила назад, к похоронной камере. Герман рванулся за ней следом, схватил ее за руку и тоже почувствовал сильную хватку этой руки. Ему стоило огромных усилий, чтобы сделать шаг в сторону портала, затем другой. Каждый шаг давался так тяжело, словно на Германа повесили многопудовую гирю.

Он смотрел себе под ноги. И только поэтому разглядел, как почти у самого портала на полу валялось два мутных белесых кругляшка — вероятно, те самые мятные леденцы. Или ему это показалось от напряжения?

— Быстрее! — заорал отчаянно Ферапонтов. — Он сейчас закроется!

После этого раздался громкий треск, марево прорезала пурпурная молния, и Герман увидел, как от ладоней Ильи Ильича протянулся фиолетовый луч к порталу, который от этого засиял ярче.

— Я долго не смогу! — прокричал он. — У нас нет и минуты!

Герман сделал еще шаг, затем другой. Ноги будто налились свинцом, а Ариадну со страшной силой утягивало назад, и он боялся, как бы эта сила не разорвала ее пополам. Впрочем, скорее она утянула бы его вместе с ней.

Еще шаг, еще. Портал уже совсем близко.

— Ну же! — проорал Ферапонтов. В его голосе послышалось отчаяние. Герман видел, как руки путешественника дрожат, словно у дряхлого старика, а лицо искажено мукой.

Наконец, пурпурное сияние заслонило для Германа большую часть мира,