совсем немного денег, и она решилась. Третьим классом она доехала до Кенигштайна — маленького городка, пропитанного духом Средневековья, где за каждым углом — тайна.
«Вряд ли за мной следят. А мне нужны, нужны деньги! Густав не умеет зарабатывать. И я тоже».
И вдруг горячая волна обдала ее.
«А вдруг там письмо от родителей? И мы встретимся? Что я им скажу? Так, спокойно. Иначе я себя выдам. Я все помню. Возьму немного, если там что-то вообще есть. А если что-то поменялось? Скажу: сейф деда. Документы? Бабушка говорила, что надо просто назвать номер, потом набрать код. Я все помню. Спокойно. Чемодан в камере хранения. Франки слева, марки справа. И того и другого почти нет…»
В банке все оказалось предельно просто. Странно было, что в таком крохотном городишке, вообще, оказался банк. Служащий провел Олю в замкнутое помещение, указал на ее ячейку и, не торопясь, удалился. В сейфе лежало два пухлых конверта. Один с марками, другой с франками. Не пересчитывая, только пролистнув каждый, как колоду карт, в надежде на записку, Оля вытащила несколько купюр. На выходе из банка она разменяла франки. На тысячной банкноте был изображен муравей.
«Труд — основа богатства. Наверное, это они хотели сказать», — подумала Оля.
И еще она обратила внимание на то, что деньги были 1936 года выпуска.
«Значит, родители или кто-то еще совсем недавно побывали здесь».
У нее было странное ощущение: ей было и обидно, что для нее не нашлось даже коротенькой записки, и в то же время она испытала облегчение.
«Что они могли мне написать? “Ляля, доченька! Мы живем в соседнем доме. Приходи на чай!” Смешно! Если бы у них была возможность, я уверена, они бы нашли меня. Узнай я сейчас, где они, чтобы я могла сделать? Ничего. Так что так даже лучше. Невозможно считать каждый грошик. Мне едва хватает денег на билеты. А ведь надо за все платить».
Дрожащие коленки напомнили — она не ела почти сутки.
Те дни были ей особенно памятны. Все остальные потом сольются в один бесконечный ряд. А тогда, в тридцать девятом, она впервые все выполнила сама, и чувствовала прилив сил и уверенности. А деньги, что теперь появились у нее, делали ее независимой и неуязвимой.
До вечера она бродила по магазинам, где каждая мелочь доставляла ей огромную радость.
«Это мое приданое. Я не могу стирать единственную ночную рубашку, у меня должны быть запасные чулки, мне нужно пальто, белье…»
Она пообедала в хорошем ресторане, наслаждаясь вкусом пищи. Она на короткое время была почти счастлива.
«Спасибо вам, мамочка и папочка. Вы так порадовали свою дочку».
— Фрау путешествует? — спросили в гостинице.
— Увы. Консультация.
— О! У нас отменные доктора, — важно заметил портье.
«У вас, — подумала Оля, — все отличное. Были бы “муравьи” в кармане».
Утром с чемоданом и портпледом она уехала обратно, выбрав маршрут покороче, но не через Берлин.
«Нельзя там “светиться” часто. Могут заметить, — думала она, пересаживаясь в третий раз. — Густав порадуется кофе и папиросам. И снова начнется тоска».
Через неделю пришло письмо, на марке был изображен ландыш. «Дорогая Моника! Твой приезд очень порадовал тетю. Ей стало значительно лучше. Привет и наилучшие пожелания…»
«Значит, это Штерн. Что ж. Я рада».
Густав, конечно, понимал, что его Моника не ездила навещать родню, но ни о чем не расспрашивал.
— Ты приехала такой счастливой. Почти как в первый раз, — только и заметил он.
Офицеры теперь редко фотографировались.
— Эти сволочи захватывают страну за страной, — скрипел зубами Густав. — Зачем им снимки из заштатного города?
Это была правда. Правда, о которой не хотелось думать, но которая напоминала о себе ежеминутно: в газетах, по радио, в разговорах обывателей. Из каждого репродуктора неслись бравурные марши, потом короткие объявления об успехах немецких войск, и снова марши, которые, вероятно, должны были поднимать настроение населения и без того возбужденного бесконечными победами своего народа.
— Давай зазывать жен наших славных вояк, — предложила Оля. — Пусть посылают мужьям свои счастливые лица.
Это возымело эффект.
— Господин Густав, а можно мне сфотографироваться вон в той шляпке? — просила очередная соседка, указывая на старомодный головной убор, что висел еще при прежнем хозяине.
— Конечно, она чудо как подойдет вам, — пела Ольга в ответ. — Если желаете, мы подарим вам красивый конверт, а марку вы приклеите на почте.
Наивные фрау с радостью надписывали конверт, указывая номер полевой почты мужа, который аккуратно промокала прелестная фрау Моника.
— У нас с тобой целая картотека, дорогой. А если прибавить, что почти всегда известно, где именно сейчас находится этот солдат, то мы с тобой просто молодцы.
— Еще бы они платили сразу, — бурчал Густав. — Жадные тетки.
— Заплатят. Никуда не денутся.
Половину денег женщины отдавали сразу, остальное приносили частями, но в конце концов отдавали эти несчастные пять марок — таков был теперь тариф.
Если бы не деньги, которые привезла Оля, они снова жили бы впроголодь.
— Надо искать дополнительный источник денег. Иначе мы вечно будем на грани, — сетовала Оля.
— Согласен. Но я даже вагоны разгружать не могу. Тебе не повезло с мужем.
Выход подсказал Отто во время очередной встречи.
— Покупай гербарий на блошином рынке. Стоит гроши. Выбирай простые полевые цветы. Немцы очень сентиментальны и с удовольствием будут посылать эти символы любви.
Он оказался прав. Впрочем, как всегда. Анютины глазки «уходили» за две марки, ромашки — за полторы. Соседки пробовали сами сушить цветы, но они рассыпались, пачкали книги — почти всегда это была Библия, что особенно печалило набожных немок. Не остались равнодушны к цветам и доблестные офицеры.
— Моника, — радовался Густав. — Ты такая умница. Ты всегда находишь выход из положения.
— Я стараюсь, — скромно отвечала Оля, понимая, что никакие гербарии не спасут их от финансового краха.
В то же время ее поражала слаженность и продуманность той сети, что раскинул Центр.
«Если бы у нас водились деньги — это вызывало бы подозрение. А так мы живем по средствам. И это все видят».
— Густав, — однажды обратилась Оля к мужу. — А ты получаешь пенсию?
— Нет, — удивленно ответил мужчина.
— А почему? Пусть это будут гроши, но и они нам не помешают. Пожалуй, тебе стоит сходить на призывной пункт. Они не попросят у тебя никаких справок. Ты же пойдешь добровольно. И в глазах соседей ты станешь настоящим героем.
План оказался верным.
— Вы настоящий немецкий мужчина. Но вы не сможете служить даже на почте, — вынесли свой вердикт врачи.
И Густав получил справку с двумя печатями, которую показал бургомистру, в
