себя дома, чтобы найти тенистый лес, полный невиданных существ, мне не приходится отправляться так далеко. Пять минут ходьбы по садовой тропинке — и я нахожу куртину мха, пять минут сидения за микроскопом — и я погружаюсь в роскошный моховой лес. Наблюдая за этим биологическим буйством, за этим изобилием жизни, бурной, сложной, непонятной нам, я не нахожу слов и лишь испытываю трепет. Каждый изгиб листа заключает в себе тайну. Здесь есть формы жизни, каких не встретишь больше нигде на Земле, и взаимоотношения, которые складывались миллиарды лет. Постарайтесь не наступить на них.
Кикапу
Наконец-то я удосужилась начать отделку днища моей лодки. После того, как клейкая лента отклеилась. Ах, клейкая лента, великий помощник прокрастинатора! Я отдираю ее слой за слоем, в том месте, где я наклеила ее после столкновения с камнем на реке Освегатчи, и там, где корма сильно ударилась об отмель на Нью-Ривер. Обследуя трещины и сколы, я вспоминаю о грандиозных лодочных походах. Вот память о порогах на реке Фламбо, вот память о гравии на дне реки Ракетт. На небесно-голубом стеклопластике лодки есть пятно красной краски длиной дюймов шесть. Я задумываюсь — что это — потом вспоминаю: Кикапу и лето, которое я провела, будучи погруженной в воду.
Река Кикапу течет по юго-западному Висконсину, пересекая так называемую Внеледниковую область. Ледники, покрывавшие некогда север Среднего Запада, обошли стороной этот уголок Висконсина, и ландшафт здесь определяют отвесные скалы и песчаниковые каньоны. Я наткнулась на эту речку вместе с приятельницей-аспиранткой, изучавшей местность на предмет редких лишайников. Мы гребли, останавливаясь возле утесов и обнажений, чтобы исследовать виды растений. Меня поразил вид скал вдоль всего течения реки. Верхняя их часть была покрыта лишайниками, но на подножии вертикальной стены, начиная от самой воды, виднелись горизонтальные полосы мха, окрашенного в различные оттенки зеленого. Я искала тему для диссертации, и тема нашла меня. Откуда взялась эта вертикальная стратификация мхов, облепивших скалу?
Конечно, у меня были некоторые соображения. Я совершила немало восхождений и знала кое-что об изменении характера растительности в зависимости от высоты. Высотная поясность обычно является следствием градиента температур: чем выше, тем холоднее. Как мне казалось, должен существовать некий экологический градиент, зависящий от высоты скалы, и мох встроен в эту структуру.
На следующей неделе я вернулась на Кикапу уже одна, чтобы поближе рассмотреть исполосованные мхом скалы. Я спустила лодку у моста и стала грести, поднимаясь по реке. Течение оказалось более быстрым, чем можно было подумать вначале. Я маневрировала, стараясь плыть вдоль утеса, но пришвартовать лодку было негде. Стоило мне прекратить грести и начать разглядывать мхи, как меня уносило вниз по течению. Порой я вставляла пальцы в какую-нибудь трещину и ухватывала клочок мха — и тут же уплывала прочь. Систематическое исследование явно требовало другого подхода.
Пристав к противоположному берегу, я решила посмотреть, можно ли перейти реку вброд и приблизиться к скале. Дно было песчанистым, глубина — по колено. В этот жаркий день было очень приятно почувствовать прикосновение холодной воды, вихрившейся вокруг моих ног. Я начала думать, что передо мной — идеальное место для проведения исследования. Я побрела через реку и оказалась на расстоянии вытянутой руки от утеса. Внезапно дно поехало куда-то вниз. Течение подрезало скалу, я стояла по грудь в воде, уцепившись за утес. Зато мхи было отлично видно.
Прямо от воды на фут или около того поднималась темная полоса Fissidens osmundoides. Это мелкий мох, побеги достигают лишь восьми миллиметров в высоту, но он крепкий и волокнистый. Еще у него крайне своеобразная форма. Растение в целом плоское, напоминает птичье перо, воткнутое в землю. Каждый лист двусоставен: к гладкой тонкой лопасти прикреплена вторая такая же, вроде плоского кармана на рубашке. Похоже, смысл такого устройства — задерживать воду. Вместе побеги образуют покров с грубой текстурой. Ризоиды очень хорошо развиты, это нити, заменяющие корни, которые прочно крепятся к зернистому песчанику. На линии воды Fissidens, кажется, царит безраздельно, я почти не вижу других видов, разве что улитку-другую, которые вцепились в стебли мха изо всех сил.
Примерно в футе над водой Fissidens сменяется идущими вперемежку куртинами других мхов. Шелковистые дерновинки Gymnostomum aeruginosum, холмики Bryum и блестящие коврики Mnium образуют пеструю картину: зеленые пятна различных оттенков, и между ними — желто-коричневые участки голого песчаника.
Еще выше, ровно в том месте, дальше которого я, стоя в воде, не могу дотянуться, начинается плотный ковер Conocephalum conicum, таллоидного печеночника. Печеночники — более примитивные родственники мхов. Их малопривлекательное название восходит к Средним векам. Тогдашнее учение о сигнатурах гласило, что человек может использовать любое растение и по определенным признакам догадаться, как именно: сходство между растением и человеческим органом означает, что оно помогает при заболеваниях этого органа. Листья печеночника — трехлопастные, как и человеческая печень. Нет никаких свидетельств того, что печеночник действительно способствовал лечению, но название осталось и существует уже семь столетий. Если взять Conocephalum, лучше было бы назвать его «змеевиком» из-за сходства с чешуйчатой кожей зеленой жабьей гадюки. У растения нет выраженных листьев — лишь извилистый уплощенный таллом, заканчивающийся тремя округлыми лопастями, вроде треугольной головы змеи. Поверхность разделена на крошечные многоугольники, что еще больше усиливает сходство с рептилией. Тесно прижимаясь к поверхности скалы или земли, Conocephalum распространяется всё дальше и дальше, кое-как удерживаемый на месте спутанными ризоидами на брюшной стороне. Ярко-зеленый, экзотического вида, он целиком покрывает верхнюю часть скалы, являя собой резкий контраст с более темными мхами внизу.
Эти растения — полосы на скалистой стене — покорили меня. То обстоятельство, что до места исследования можно было добраться на веслах, определило выбор темы для моей диссертации. Единственной проблемой была логистика. Как производить подробные измерения, стоя по грудь в воде? в следующие несколько недель я попробовала много чего — например, поставить лодку на якорь и наклониться к утесу. Итог — ужасающее количество упавших в воду карандашей и постоянная угроза опрокидывания судна. Я привязала к каждому предмету снаряжения кусочек пенопласта, но течение весело подхватывало их и уносило прочь — я не успевала дотянуться и поймать свои вещи. Поэтому я привязала всё, что можно, к лодочным банкам. Вы легко представите себе, что получилось: мешанина из ремней для фотоаппарата, рабочих журналов и экспонометров. В конце концов я вышла из лодки и ступила на речное дно. Мне представилась плавучая
