кожаный шнурок со лба. – Это больше похоже на отмщение, чем на самоубийство.
– Почему? – возмутился он. – Я никому не хотел зла! Разве смерть в бою недостойна?
Ведьмак скривился – и это он о благородстве, доблести и славе?
– Всё просто. Погибнув от ран нанесённых нежитью – нежитью и станешь! И чем сильнее был человек, тем страшнее и коварнее мертвяк получается… А ты, малый, не просто прирождённый ведьмак, но ещё и многогранный анимаг! Но самое подлое в таком перерождении то, что любой чародей или колдун может подчинить его себе. Тогда-то и творится настоящее зло. Кукла делает всё, что прикажет хозяин…
Парень совсем приуныл, даже схватился за голову. Видимо, в красках представил.
– А ведьмак? – спросил он.
– И ведьмак тоже может. Белые этим заниматься не станут. Они больше лекари. Роль серых ведьмаков – уничтожение вредоносных тварей. Но чёрные не гнушаются и нежить поднимать, как и подчинять и … даже то делать, что тебе, в общем-то, и знать пока не положено.
– А ты? – взглянул исподлобья. – Ты какой?
– Я – серый.
– Почему же тогда Видан Чёрный – кличут?
– Из-за масти. Есть в конклаве и Видан Белый, и Видан Золотоголовый и, даже – Огненный. А я, вот, Черноволосым родился…
– А…?
– На сегодня с расспросами – всё! Ложись и отдыхай, а мне ещё покумекать над кое-чем надо.
Ведьмак решительно повернулся к столу, прекращая поток вопросов. Но один всё-таки ещё прозвучал.
– А ты, правда, берёшь меня в ученики? – спросил Финя, растянувшись на постели и почитая себя счастливейшим из людей.
– Правда, – буркнул Видан, не оборачиваясь. И подумал про себя: – Хм, хитрец! Не в помощники, а в ученики решил записаться.
Уселся на скамью. Разложил перед собой грамотки и почти до зари пытался разобраться с путаницей в знаках, выделяя доставки, складывая руны и так, и эдак. Даже попытался применить к реальности свой сон, которому не очень-то и доверял. Всё впустую. По всему выходило так, что нужен был некий ключ-слово. А значит, следовало искать иные плиты-жертвенники с надписями.
Так и уснул, положив на руки голову.
***
Странное дело, сон был глубоким, как омут. И впервые за последнее время в нём не было видений.
Небывалым было и время пробуждения. Солнце уже вовсю светило, и рыбий пузырь светился, не хуже масляного фонаря, освещая комнату. А ещё, ведьмак очнулся на топчане. И это было вдвойне странно, ибо всегда его внутренний зверь был начеку и не предупредить своего хозяина о перемещении не мог.
Теперь же, вдруг расслабился?
Диво дивное! Он настолько доверял этому мальчишке, что позволил себе так сильно забыться, что не очнулся, даже когда Финя поднялся сам и уложил его на постель? Ведь, ясно же помнил, что засыпал сидя и с мыслями о нерасшифрованных рунах.
Да, Макошь, матерь всего сущего, умеешь ты удивить смертного! Сон наслала, а Дрёму на карауле стоять оставила?
Или всё-таки сдавать начал ведьмачий дух и закатывается солнышко жизни? Жаль…
В дверь стремительно и бесшумно вошёл Финя, прерывая уже в который раз накатывавшие безрадостные мысли, огляделся и улыбнулся виновато:
– Доброе утречко!
– Доброе! – ответил ведьмак, садясь. Пригляделся, прищурившись.
Парень выглядел намного лучше прежнего. От рваных ран, бороздивших лицо и шею, остались лишь тонкие розовые почти незаметные ниточки шрамов. Значит и на теле – всё должно было быть в порядке. Оздоровился и весь внешний вид: ушла тусклость из взгляда, исчезла кособокость и сутулость, расправились плечи, да и аура светилась новой силой, ожоги проклятий обособились, больше не тянулись щупальцами к жизненно важным органам.
– Я, вот, Генке решил помочь, – заявил он, изучая что-то на полу. – Вода, там, дрова, двор подмести…
– Решил помочь? Так помогай, – нахмурился Видан, не нравилась ему эта привычная пришибленность в парне. – Если хорошее дело затеял, не прячь взгляд, будто виноват. Я-то пойму, отчего потерянность эта, а люди могут слабость и неуверенность разглядеть. Напридумают себе с три короба, да в основном всё крамольное…
– Так я же, – сверкнул тёмный взгляд исподлобья, – только благое!
– Вот и смотри прямо! – фыркнул ведьмак. Он склонился над чашей, умываясь водой из подвешенного над ней кувшина. – Пойдём сейчас есть, после…
– Так, – вскинулся Финя, – мне ж, не положено! Не наработал ещё!
– Ишь, честный какой. – Посмотрел на парнишку, отирая рушником лицо. – «Не наработал» он! Ты теперь под моим началом, – усмехнулся, – и мне решать, когда наработал, а когда – нет. – И уже в столовой, когда с трапезой было покончено под неодобрительными взглядами полового и насупленного Труна, добавил громко для недовольных. – Много дел у нас сегодня, когда вернёмся – не ведаю. – И, отдельно только для улыбающейся Генки, – Собери нам перекус, хозяюшка!
***
На заднем дворе вороны гоняли белохвостую сороку. Чужачка пыталась спрятаться от хозяев, устроивших своё гнездо под стрехой конюшни, куда натаскали всяческих «богатств». Им дела не было до того, что не за ними прилетела стрекотуха.
Как только ведьмак вышел на вольный воздух, сорока с громким криком спикировала прямо к нему на плечо. Вышедший вслед за своим казателем Финя, невольно, вздрогнул от неожиданности, подивился такой внезапной птичьей доверчивости.
– Ах ты, сплетница, – обратился ведьмак к сороке, погладил сгибом указательного пальца по шейке под клювом, – хорошие, хоть, вести принесла?
Посланница от ласки прикрыла чёрные глазки-бусинки и что-то тихо затрещала, затараторила ему в ухо. Видан расплылся в какой-то нежной улыбке, становясь совсем не похожим на самого себя.
И Финя застыл в удивлении и от самого действа, никогда ранее не виденного им, и от этого «странного» для воина выражения лица. Видан повернулся к нему так, словно хотел показать мальчишку сороке, зашептал на непонятном языке. Птица ответила. Так они и переговаривались на глазах у изумлённого парня.
Но эта расслабленность продолжалась очень короткое время. Чуть позже ведьмак сдвинул брови, взгляд перестал лучиться, в нём проявилась болезненная суровость. И сам он стал чем-то похож на тяжёлую свинцовую тучу, что обходила Верхние Дубы по краю неба.
– Что ж, лети вещунья, – сказал он, отпуская птицу.
Та взвилась, совершенно не обращая внимания на то, какой гвалд обиженных ворон этот полёт сопровождал.
– Ну-ка, иди сюда! – Прервал вороньи дебаты Видан, подманивая одного из них. И делая это по-человечьи, только из-за своего помощника.
Призванный самец был чёрным и достаточно опытным во всей стае, чтобы отнести послание в Конклав. Именно поэтому и был выбран. Его перья отливали синим, когда, красуясь своей честью перед другими, он расправлял крылья и делал несколько шагов вправо и влево на ветке, где сидел.
– Давай, давай, – поторопил
