было личное собеседование с Мастером, и чем ближе оно становилось, тем сильнее я была недовольна своим эссе, ещё большие вопросы вызывало мотивационное письмо – с ним было сложнее всего. Но дело было сделано – я пришла на собеседование. Снова первая, но решила пропустить перед собой несколько человек, пойти четвёртой; четыре – моё счастливое число, но также я хотела посмотреть на лица выходящих, прочитать в них какую-нибудь подсказку – чего ждать и к чему быть готовой. Зрелище предстало не слишком ободряющее. Люди выходили, понурившись, на вопрос «Ну как?» отвечали коротко «Нормально». «Что спрашивает?» – спросил парень, занявший за мной очередь. «Спросил, на что я жить собираюсь». К этому вопросу я была готова.
– Ты работаешь в модном журнале? – обращается ко мне Профессор, делая упор на слове «модном».
– Да.
– Как же ты собираешься работать и учиться?
– Я увольняюсь. С первого сентября, – я выпрямляюсь на стуле.
– Хм.
Я была так уверена, что поступлю, что до объявления списков поступивших уволилась с работы. «С 1 сентября прошу уволить меня по собственному желанию», – написала я в заявлении, радостно положила его на стол начальнице, объявив, что иду учиться. За меня все порадовались и говорили, что в случае чего я всегда могу вернуться. Я работала редактором в маленьком женском журнале. В уютном офисе, до которого ходила пешком, я проработала по графику с 9 до 18, часто задерживаясь, чтобы, когда все уйдут, залезть в холодильник на кухне и по чуть-чуть, чтобы никто не заметил, таскать чужую еду из контейнеров, или распотрошить запас злаковых батончиков, почти три года.
– А на что жить будешь? – он искоса глядит на меня.
– У меня есть накопления, – уверенно отвечаю я.
В редакциях модных журналов, не считая бесплатной еды на кухне, много халявы. Компании присылают свои товары, чтобы мы о них написали. У меня скопилась гора косметики, которую я раздаривала подружкам, но были и регулярные книжные новинки, детские товары, из которых лишь однажды мне приглянулась жёлтая лампа-ночник в форме канарейки Твити. Я не жалела, что ухожу.
Я часто спорила с препрессом, начинающим лысеть молодым парнем Егором, рассказывая о достоинствах антиквы перед гротесками, а он рассказывал мне о преимуществах ипотеки – у него их было уже две. У меня не было ипотеки, поэтому я уходила, накопив небольшую сумму денег и не зная, как на неё проживу, посвящая следующие два года учёбе. Мне там нравилось, и, если бы не моя мечта попасть в мастерскую Профессора, я бы проработала там ещё год до того, как журнал закроется.
– Ладно, посмотрим, что тут у нас, – он достаёт бумаги из моего конверта. Я задерживаю дыхание, – да, я помню твоё эссе про анорексию. Это твой личный опыт?
– Да, – я выдыхаю и набираю в грудь побольше воздуха, – это моя тема, я глубоко в неё погружена. И не только анорексия, в целом – расстройство пищевого поведения. Анорексия, булимия – это две стороны одной медали.
Он меня слушает, а я продолжаю серьёзно рассказывать.
– Но не только мой опыт – опыт ещё тысяч девушек, страдающих от этой болезни.
Задачи собеседования – проверить не столько знания студентов, сколько адекватность и жизнестойкость. Мастер смотрит на тебя, оценивает, насколько твой облик на бумаге соотносится с реальным, а также твои шансы вписаться в группу, стать недостающим фрагментом в разнородной мозаике первокурсников.
– Стихотворение про жвачку смешно написано, живенько так, – продолжает он.
– Спасибо, – я расплываюсь в улыбке и энергично киваю.
– А если мы тебя возьмём, ты нам всю школу не заблюёшь? – спрашивает он и заходится в приступе смеха, звонко хлопает себя по коленке и откидывается в кресле.
Такого я не ожидала, но смеюсь вместе с ним. Всего лишь дерзость и немного грубости, позволенной Мастеру.
Моё, тщательно скрытое от посторонних глаз РПП процветало. Я считала себя невероятно огромной и отвратительной. Это убеждение выматывало и делало меня страшно неуклюжей, но, несмотря на это, рвоту я не вызывала. Честно признаться, несколько раз пробовала, но безрезультатно. Склонившись над унитазом, как советовали в группах для анорексичек, с зубной щёткой в руке, чтобы облегчить задачу, у меня текли только слёзы и сопли. Ни разу не получилось вызвать ничего, кроме болезненных спазмов. Моей тайной была не булимия, а земляничная поляна – жвачка, которую я жевала не переставая, спасаясь от приступов компульсивного переедания. Эти жвачки я регулярно крала в супермаркете на кассах. Я была искусной магазинной воровкой, одарённой тонким умением прихватывать всякие мелочи и прятать их в рукавах. Я жевала до оскомин на языке, пока челюсть не начинала ныть, как перетруженные мышцы после изнурительной тренировки. Я была так занята жеванием, что сознание вместе с тревожными мыслями о еде, казалось, куда-то улетучивалось. К тому же от меня всегда приятно пахло клубникой.
Я отвечаю с нарочитым спокойствием:
– Нет, я рвоту не вызываю. И ем, как вы видите, нормально.
– Да, вижу, – он задерживает на мне оценивающий взгляд и одаривает меня своей самой сальной ухмылочкой.
Иногда, конечно, и жвачка не помогала – я срывалась.
Я лечу вниз по наклонной. Первым делом съедаю всё, что нахожу дома, потом отправляюсь в безумную одиссею вдоль Бульварного кольца – двигаюсь перебежками от кафе до магазина, от магазина до кафе, в каждом что-то покупая и проглатывая, пока не добегу до следующего, а их было достаточно на моём пути.
Сначала покупаю то, что кажется наименее опасным, что-нибудь полезное – цельнозерновые хлебцы и обезжиренный творог, потом перехожу на творог пожирнее, мысли о котором вызывают у меня сильное слюноотделение, пока не нахожу себя, жаркую и потную от потреблённых калорий, склонившейся над запотевшей морозильной камерой с мороженым, откапывающей в ледяных залежах самый большой вафельный рожок. Я могла съесть подряд пять-шесть рожков мороженого, несколько пачек вафель, пять глазированных сырков и не наесться.
После сладкого хотелось солёного и острого, и я покупала нарезанный сыр и хлеб, или брала в кафе большие, закрученные в лаваш или питу, влажные и тяжёлые от соуса роллы. Иногда, успев пройти несколько кругов, совершала повторный набег на место, где уже покупала мороженое, сэндвич, банку тунца, хлебцы, творог. Я не считала деньги, которые тратила на еду, не видела людей вокруг. Мне нужно было идти и есть. Меня гнал страх, который поглотит меня, если я остановлюсь. Тогда я не смогу больше ни есть, ни идти, ни дышать.
Приступы случались часто, поэтому, придя на собеседование, я далеко не была худой.
– Расскажи, чем бы ты хотела заниматься в
