эвакуатор. Жак закатил глаза.
– Я и говорю. Если всё идёт само, зачем осложнять себе жизнь?
– Дурацкая система, – решительно сказал Питер. Аслан кивнул.
– Всё как у людей.
– Нормальная, – возразил Жак. – Поставьте себя на место его хозяина. Если у него каждый будет зарабатывать прямой процент?
В голосе свободного финансиста ясно слышались нотки ужаса. Его однокашники не нашлись, что сказать.
– А Элис, она тебе кто? – спросил Аслан через некоторое время.
– Элис? – удивился Питер. – Кто такая Элис?
– Ну та рыжая, в чепчике.
– Мне он представил её как Мелиссу, – с коротким смешком сказал исполняющий обязанности заведующего кафедрой.
– А, эта, – легко сказал Жак. – Это актриса из… из одного театра, на бульваре Тампля. Забыл, как её… Она мне была нужна, гм, для солидности.
Аслан поднял брови.
– Для солидности? Из бульварного театра?
– Наверняка тоже должна ему денег, – отметил Питер.
– Это на тот случай, если вдруг хозяин дома окажется старой кошёлкой, – объяснил интриган и манипулятор. – Я подумал и решил, что старые кошёлки предпочитают не сдавать комнаты молодым и подающим надежды холостякам.
Питер и Аслан одновременно покачали головами, поражённые изворотливостью ума внешнего куратора королевских поставок.
– Кстати, чепчик, – озабоченно сказал Жак. – Надо не забыть забрать.
– А-а-а! – неожиданно воскликнул Аслан и прищурился. – Так ты, получается, и за мной следил? За приказами, кого производят в лейтенанты? Поэтому ты околачивался рядом с нашей конторой?
– Я бы попросил, – с достоинством ответил Жак. – Я лично ни за кем не следил, это раз. И не околачивался, а целенаправленно шёл. Это два.
– Его должники есть и среди эвакуаторов, это три, – сказал Питер страшным голосом. – Опутал весь город долговой ямой.
– Ямой нельзя опутать, – сказал Жак.
– Окопал, – уточнил Аслан.
– Вы меня заинтриговали, – произнёс Жак задумчиво. – Я хочу её увидеть. Что там надо сделать? Куда что засунуть?
– Жак, – мягко сказал Питер. – Не надо.
– Ладно, – неожиданно покладисто сказал Жак. – Может, я не готов. Но у меня такое впечатление, что вы с этим саркофагом, с этой женщиной, да и вообще со всей этой древней катавасией угодили в самую гущу. Я бы даже сказал, в самый жир этакого кипящего котла.
– Образно, – оценил Аслан.
– Древние ведь никого не интересуют, – язвительно сказал Питер. – Кому они нужны. Да ведь?
– Сами древние никому не нужны, конечно, – согласился Жак. – Пропали, и чёрт с ними. А вот то, что они создали – очень даже нужно.
Аслан кивнул.
– У нас в эвакуации целый склад древнего барахла. Никто даже и не чешется.
Питер сказал хмуро:
– Подожди, дай срок.
Жак вздохнул.
– Никто, как ты выразился, не чешется лишь потому, что служба ваша находится под крылом его светлости сира Оливера, лорда-протектора её высочества Изабель, да хранят её небеса. Именно он, пользуясь своим положением, наложил все мыслимые гласные и негласные запреты на древние артефакты. Именно он собирает всё это, как ты выразился, барахло.
– И что? Это же их обязанность, их работа, – сказал Питер.
– Они инструмент, их специально для этого создали, – сказал Жак. – Ну и сир Оливер – не единственный влиятельный человек в нашем королевстве. Далеко не единственный.
– Ого, – сказал Аслан. – И?
– Многим другим влиятельным людям, – медленно и с расстановкой развил мысль финансист, – не очень нравится то, что служба эвакуации владеет столькими артефактами непонятной силы, назначения и применения.
– Ну и пусть не нравится, – грубо сказал Аслан. – Нам-то что?
Жак несколько секунд разглядывал свой бокал, затем со стуком поставил его на ручку кресла.
– Короче.
– Наконец-то, – сказал Питер. – Выпьем же.
– Я скажу вам просто: есть чиновники и есть чиновники. Есть службы, и есть службы. Есть гильдии и есть гильдии. Одни хотят скинуть вторых. Третьи четвёртых, пятые шестых, неважно. Раньше оно как-то всё то на то выходило, и все были поровну. Но сейчас у одних есть кое-что опасное, и только это останавливает всех остальных. Останавливало, точнее. Сейчас вторые вместе с остальными решили взяться за первых всерьёз. Для начала, судя по всему, решили разобраться с этим складом. И вы со своим дурацким саркофагом дали им отличный повод.
Питер морщил лоб.
– Первые, вторые, десятые… Ты скажи прямо – прокуратура тоже в этом участвует? А судьи? А легардюкор?
Жак закрыл глаза и длинно, выразительно вздохнул.
– А на чьей они стороне? – спросил Аслан. – Мы вроде как дружим со всеми.
– «Вроде как», – не открывая глаз, передразнил его Жак.
– Ну, видимо, да, ты прав, – с подозрительным смирением сказал Аслан. – Я вот только одного не пойму.
– Чего же, – лениво и снисходительно сказал Жак.
– Как нам поможет то, что ты посмотришь на саркофаг?…
Трое молодых мужчин смеялись в скупо освещенной гостиной на Рю де ла Пэ. Аслан, эвакуатор, Жак, финансист; и Питер тоже смеялся, и гнал подальше гаденький вопросец: а на чьей стороне сам Жак? Каждый из них чувствовал, что что-то меняется вокруг, в хрупком равновесии старых, трусливых, жадных и опасных банд, прикидывающихся службами, гильдиями, академиями; и каждый гнал тревогу от себя, и они разговаривали, шутили и смеялись, наслаждаясь последними, возможно, минутами беззаботной жизни.
– Всё, – сказал Жак и встал. – Я созрел. Показывайте.
12
Потом, когда саркофаг тихо закрылся и снова стал непроницаемо-чёрным, они вышли из мобиля, сели на крылечко и долго сидели на ступеньках в ночи и тишине. Аслан и Питер переговаривались негромко, а Жак вдруг увидел, что звезды давно уже проснулись и начали свой медленный небесный хоровод; ощутил мерное дыхание ночи, уносящее последние ароматы летнего дня; и ясно осознал почему-то две вещи: что мир очень велик и что вся жизнь впереди – и как-то это было связано и между собой, и с той, что была там, в сердце чёрного саркофага. И Жак не без удивления понял ещё, что теперь она живёт и в его сердце. Не без удивления, потому что очень редко люди точно знают, кто они есть и на что способны – и лишь в моменты, подобные этому, когда свет чуда, к которому ты случайно прикоснулся, освещает всю твою жизнь и всё твоё существо, ты понимаешь, кто ты, зачем ты. Или хотя бы начинаешь понимать. Самую чуточку.
Было удивительно носить в себе такое сокровище; удивительно и немного страшно. Жак ревниво глянул на своих друзей – видят ли они? понимают ли? хранят ли её образ так же бережно, как уже хранит он? – и понял, что нет, нет и нет; и простил их за это. Посидел ещё немного, прислушиваясь к себе и ко Вселенной, затем с сожалением вернулся в запущенный садик позади дома на Рю де ла Пэ, где, еле втиснувшись между
