выгнали из ущелий Лазоревых Гор полчища Черных Коней. Лучший среди затонских пионеров собиратель металлического лома был в Синегории Будильником Вулканов и мог вернуть к бурной жизни самый заброшенный кратер. Трудолюбивый и спорый во всяком ремесле Капка стал оружейником Изо-баром. Большеглазый фантазер, летописец синегорцев Валерка превратился в Мастера Зеркал Амальгаму. Бахчевод Тимка принял имя: Дрон Садовая Голова.
И всегда в их делах побеждали отвага, верность и труд. Это стало девизом синегорцев. А на гербе Синегории появились: радуга, стрела и вьюнок – знаки, тайный смысл которых станет вам ясным, если вы дочитаете эту книгу до конца и узнаете о судьбе Мастера Амальгамы и его возлюбленной. Продавец в базарном ларьке, где торговали галантереей, был весьма озадачен, когда в один прекрасный день у него раскупили разом все карманные зеркальца. Он недоумевал, почему это затонских мальчишек обуяло вдруг такое повальное кокетство.
Ребята ценили прелесть тайны, и Арсений Петрович отлично понимал это. Гай говорил, что дела важнее славы, а слава придет с делами. После его отъезда на фронт дела, однако, не ладились, а теперь мальчики уже прослышали от Черепашкина, что назначенный Гаем командор Капка намеревается уйти. Это всех очень тревожило. Потому мальчики с нетерпением ожидали вечера.
Островок, отрезанный от города рукавом Волги, который все звали прора́ной, и почти весь залитый половодьем, носил у синегорцев прекрасное имя – остров Товарищества. Остров был песчаный, весь заросший ивняком, но посредине его вздымалась возвышенность. Выветрившийся известняк образовал здесь гряду утесов. Ветер выдул в них пещеры. В одной из них и собирались синегорцы.
К назначенному часу меж полузатопленных кустов и деревьев, обмакнувших свои ветви в струи Волги, стали пробираться лодки. Прорана была тут узкой, на лодке ее можно было переплыть минут за пять. Но нелегко было пробраться через затопленный ивняк до места, где находилась пещера. Лодки терлись бортами о тугие ветви, приходилось руками раздвигать кусты и, цепляясь за них, упершись ногами в днище шлюпки, подтягивать ее за собой. Шурша о плоские камешки, шлюпки вылезали носами на бережок, твердый и пористый.
День был свежий, солнечный с утра. А теперь небо было закрыто низкими тучами, и тьма сгустилась раньше времени. На берегу, у пещеры, Валерий Черепашкин проверял прибывших и принимал рапорты. В сумраке тускло поблескивали зеркальца, которые каждый вынимал из кармана, сойдя на берег.
У всех мальчиков на рубашках темнели пионерские галстуки.
– Отвага и Верность! – тихо говорил прибывший.
– Труд и Победа! – отзывался Черепашкин. – Будь готов!
– Всегда готов! – четко звучало в ответ.
– Сдай рапорт! – разрешал Черепашкин.
– Лому всякого, железок – сто двадцать кило, шурупчиков и гаек там разных – полторы кошелки, да еще рельса старая, не очень сильно ржавая, даже со шпалой…
Сколько весит, не знаю: больно тяжелая.
– Проходи, – говорил Валерка. – А ты с чем? – обращался он к другому.
– Был в госпитале, провел громкое чтение вслух, да еще две книжки про себя, сочинения писателя Марка Твена, очень интересные… Отвага и Верность!
– Труд и Победа! Проходи. Следующий.
– А я накрасил плакат против Ходули и прочих подобных срывщиков… Ходуля меня стукнул два раза…
– Проходи.
Вот уже прибыл Стёпушкин Кира, лучший в городе сборщик металлолома. Соскочил с лодки Коля Кудряшов, прославившийся в Затоне своей тимуровской заботой о малышах, желанный гость в каждом доме, откуда отец ушел воевать. Явился главный барабанщик Павлуша Марченко – этот отличился как неутомимый песенник в госпиталях, где он вместе с другими пионерами развлекал раненых. Уже сдали рапорты Начальник Охоты – юннат Веня Кунц, Рыцарь Клетчатых Лат шахматист Юра Плотников и другие славные пионеры Рыбачьего Затона. Не было только самого Капки да Тимсона, который должен был сопровождать командора и ждал его на лодке у Рыбной пристани.
Долго не было Капки. А тьма все сгущалась, ветер порывами проносился в кустах, и деревья полоскали свои мокрые ветви в воде. Мальчики стали уже беспокоиться. Но вот заскрипели уключины, раздвинулись кусты, и длинный острый нос рыбачьей лодки вылез, шурша о камни, на берег. Тимка соскочил с носа на землю и вытянулся. В левой руке он держал лодочную цепь, правой отдавал салют. Капка, балансируя, чтобы не упасть, перепрыгивая со скамьи на скамью, сошел на берег. Валерка шагнул ему навстречу и отсалютовал:
– Товарищ командор и Мастер Большого Костра! Пионеры-синегорцы Рыбачьего Затона собрались по вашему сигналу. Рапорты приняты и занесены в книгу. Зеркала проверены. Костер зажжен.
Капка поднял было руку для ответного салюта, но, не донеся ее до головы, тяжело махнул.
– Да ладно уж… – тихо произнес он.
Валерку покоробило это пренебрежение к обычаям. Совсем по-другому, не так, не таким голосом, не теми словами должен был ответить командор.
Все молча прошли к пещере. У входа ее Кира Стёпушкин, почетный Хранитель Огня, уже разжег костер. Он еле заметно тлел под ржавым листом жести, потому что время было военное и нельзя было палить огни – в районе проводилось затемнение, даже бакенов не зажигали на ходовом русле Волги. Ветер загонял дым костра в пещеру, ело глаза, но закон есть закон, обычай свят, и мальчики молча расселись вокруг небольшого возвышения, которое громко называлось Круглым Столом. Тимка стал у выхода на часах.
– Ребята… – начал тяжелым, осипшим голосом Капка.
«Плохо дело! Сейчас откажется», – подумал Валерка.
– Ребята, я сейчас вам… – Капка запнулся.
«Решил, все кончено», – догадался Черепашкин.
– Ну… мне приходится, – продолжал еле слышно Капка, – мне вышло сказать вам плохое…
Все замерли.
Капка опустил голову.
– Арсения Петровича убили, – проговорил он быстро, и горло у него перехватило.
– А-а-а! – глухим стоном прошло по кругу.
И стало ужасно тихо. Каждому казалось, что сердце его во мраке колотится о стены пещеры. Потом кто-то, еще словно надеясь, спросил осторожно:
– Капка, ты правду говоришь?.. Ты верно это знаешь?.. Может, неизвестно еще… А, Капка? Может, это не так…
Но Капка замотал низко опущенной головой.
– Мне его мать из Саратова письмо написала. Ей похоронную уже прислали, – сказал он.
Было темно, и дым очень ел глаза, и некоторые всё откашливались.
– Ребята, – заговорил опять Капка, – конечно, горе. И даже очень большое. Хуже уж некуда. Таких, как Арсений Петрович, мало где сыщешь. А коли найдется, так для нас все равно лучше Арсения Петровича никто на свете не будет.
Он помолчал некоторое время. Было тихо в пещере. Костер у входа угасал. Кто-то опять коротко и тяжело ахнул в темноте.
– Ребята, – голос Капки зазвучал вдруг твердо и громко, – только давайте мы дела не бросим. Сами уж как-нибудь. Одни… Я тут намедни отказываться думал. То забыть. Глупости это. Раз и навсегда. Если когда манкировал чего, пусть каждый скажет прямиком: так, мол, и так. Коли в чем виноват – то же самое. Буду знать и сделаю как надо, как следует. Но дело бросать – это
