в организм матери, где очищается и насыщается кислородом прежде, чем вернуться обратно к плоду. В таком случае, думал Лиллехай, почему бы не использовать подобную схему в кардиохирургии? Можно использовать животное-донора для очистки и оксигенации[26] крови другого животного, «реципиента», питая таким образом «реципиента», в то время как его сердце остановлено и изолировано от цикла кровообращения; в таком случае можно обойтись и без аппарата. В ранних экспериментах Лиллехая системы кровообращения двух находящихся под наркозом собак были соединены пивным шлангом через находящийся точно между ними насос для молока, который равномерно перекачивал кровь в противоположных направлениях, не «загрязняя» ее пузырьками воздуха. Из раскрытой грудной клетки собаки-«реципиента», чье сердце было изолировано зажимами, а легкие спались, синяя венозная кровь перекачивалась молочным насосом собаке-«донору». Красная, оксигенированная кровь возвращалась от «донора» и попадала в организм «реципиента» через артерию в его груди. Таким образом, «донор» выступал в качестве сердца и легких, тогда как сердце «реципиента» было остановлено и обескровлено.
Поначалу Лиллехай и его команда совершили ошибку в сложной системе подсоединения систем кровообращения, и у набранных в приюте собак развивалось поражение мозга. После нескольких неудачных попыток их эксперименты увенчались успехом, и как «донор», так и «реципиент» просыпались без каких-либо осложнений. После эксперимента собак усыпляли и изучали их органы под микроскопом. Исследование показало, что перекрестное кровообращение не причинило животным никакого ущерба. Реципиент получал достаточно крови и кислорода для удовлетворения базовых потребностей организма, в то время как система кровообращения донора нарушена не была. Несколькими месяцами позже Лиллехай повторил свой эксперимент на дрессированных собаках, в том числе чистокровном золотистом ретривере одного из своих коллег-кардиологов. Даже после тридцатиминутного перекрестного кровообращения собаки по-прежнему выполняли известные им команды и трюки.
В 1954 году, после многих лет экспериментов, проведенных на двух сотнях собак, Лиллехай и его команда с нетерпением ожидали возможности опробовать свой метод на людях. Их интересовала возможность коррекции врожденных пороков сердца. В то время в Америке в год рождалось порядка пятидесяти тысяч детей с сердечными аномалиями (даже сегодня в США каждые пятнадцать минут на свет появляется ребенок с врожденным пороком сердца). Часто эти пороки заключаются в том, что между предсердиями или желудочками сердца есть отверстие размером с монетку, через которое смешивается оксигенированная и бедная кислородом кровь. Эти отверстия приводят к отставанию в развитии, гипоксии, обморокам и даже внезапной смерти. В 1950-х годах врожденные сердечные аномалии были обязательным атрибутом больничных палат: часто можно было увидеть, как такие пациенты сидят на своих койках, наклоняясь в попытках отдышаться; у них были раздутые, как стволы деревьев, ноги, а сочащаяся через кожу светло-желтая жидкость (признак застойной сердечной недостаточности) собиралась в лужи на кафельном полу.
Пороки сердца часто сопутствуют таким отклонениям, как синдром Дауна, и у многих страдающих сердечной недостаточностью были и внешние дефекты строения лица.
Помимо всего прочего, они были уязвимы для крайне тяжелых инфекций; половина умирала прежде, чем им исполнялось двадцать лет. Грубо говоря, они были инвалидами-сердечниками, обреченными на гибель, прогноз для их состояния был хуже, чем для некоторых форм детских раковых заболеваний. Прогрессивный хирург пришел к выводу, что некоторые из врожденных аномалий сердца можно исправить так же, как «сантехник заменяет трубы», но такая операция была бы слишком, недопустимо долгой.
Несмотря на острую потребность решения проблемы гипоксии в кардиологии, идея Лиллехая использовать одного человека как живой аппарат жизнеобеспечения для другого была шокирующей, а некоторые и вовсе сочли ее аморальной: это была первая операция в истории человечества, способная одним махом убить двоих людей. Мысль о помещении человека под наркоз в операционной для поддержания жизни в другом человеке, пока его сердце останавливают, вскрывают и ремонтируют, была неприемлемой для большинства врачей, нарушением их фундаментальной клятвы. Несмотря на открытое противостояние коллег, Лиллехай продолжал свои исследования, ведь аппарата сердечно-легочного кровообращения еще не существовало.
У Лиллехая было одно существенное отличие от его коллег-медиков – он пережил рак. На последнем курсе резидентуры у него диагностировали лимфосаркому шеи, которая, как правило, приводит к летальному исходу. Операцию, продлившуюся десять с половиной часов, ему проводил сам руководитель отделения Вангенстин. Результаты биопсии Лиллехая были известны несколькими месяцами ранее, но Вангенстин выждал до последних дней перед выпуском, давая молодому хирургу возможность закончить резидентуру. В ходе операции Вангенстин и его команда вырезали опухоль, лимфоузлы и немалую долю прилегающих мягких тканей шеи и груди Лиллехая. Спустя несколько месяцев провели повторную, исследовательскую операцию, которая показала полное отсутствие рака.
Разминувшийся с собственной гибелью Лиллехай был знаком со смертью куда лучше большинства хирургов, а потому меньше боялся ее. Врачи сказали, что он с 25 %-ной вероятностью протянет еще пять лет, так что большую часть своей рано начавшейся карьеры он стоял на краю пропасти в ожидании неотвратимого мгновения, когда его жизнь полетит в тартарары. Но упорная жажда жизни делала его отважным, даже безрассудным. Он намеревался потратить то время, что у него оставалось, на решение проблем хирургии на открытом сердце. Он был открыт для новых идей и экспериментальных процедур с невысокими шансами на успех, невзирая на стоимость их подготовки. Вангенстин предоставлял Лиллехаю время и ресурсы для инновационных проектов. Он заботился о нем, как отец о беззащитном ребенке. Вангенстин был уверен, что из всех его протеже именно у Лиллехая больше всего шансов получить Нобелевскую премию.
Помимо перекрестного кровообращения, у аппарата сердечно-легочного кровообращения была еще одна альтернатива, по крайней мере для простых операций на сердце. Охладив тело до минусовой температуры, можно было замедлить метаболизм и снизить потребность организма в кислороде. При понижении температуры на десять градусов скорость большинства химических реакций снижается почти вдвое, именно за счет этого свойства организма известны случаи, когда люди выживали после сорокаминутного пребывания в ледяной воде. Впервые гипотермию в хирургических целях в 1950 году на конференции в Денвере продемонстрировал канадский хирург Уилфред Бигелоу. Бигелоу делал лабораторным собакам наркоз, охлаждал их в ванной со льдом, вскрывал их грудные клетки и изолировал сердце от системы кровообращения; затем он снимал зажимы, зашивал все обратно, отогревал собак и выводил их из наркоза без малейших признаков повреждения мозга. Позже он обнаружил, что обезьяны переносят гипотермию еще лучше, чем собаки. При охлаждении до –3 °C циркуляцию их крови можно было прервать на целые двадцать минут без риска повреждения мозга[27].
Первая успешная демонстрация приема Бигелоу, прозванного методом «замерзшего озера», на человеке прошла 2 сентября 1952 года, почти на полвека позже первого стежка на миокарде, наложенного Людвигом Ренном. Немолодой коллега Лиллехая по Миннесотскому университету, доктор
