- Погоди-ка, — Томочка, наморщив лобик, силилась что-то вспомнить. — Я на днях столкнулась у лифта с той белокурой шваброй, что была у вас на свадьбе, поздоровалась, но она, видно, так и не узнала меня.
- Все ясно, — сказала я дрогнувшим голосом, — скажите, мне идут рога?
- Да какие рога! — махнула рукой Валюшка, а Томочка поддакнула:
- Рога растут у мужчин, чтоб ты знала.
Я совсем растерялась и спросила с удивлением:
- А у женщин тогда что растет?
- Ничего! — отрезала Наташка. — Их просто называют… называют…
Я с горечью закончила фразу:
- Круглыми идиотками.
В этот вечер я так и не решилась на откровенный разговор с мужем. Сердце рвалось из груди, слова вот-вот готовы слететь с языка, но… Я струсила. Банально? Однако я все же выдержала. А еще говорят, что женщины не умеют молчать. Неправда, когда надо — мы готовы творить чудеса. Олег как всегда был «милым и внимательным»:
- Даша, ну почему ты никак не можешь научиться готовить?
- Рецепт твоей мамы, — огрызнулась я.
- Да, но у тебя ничего не получилось.
Я немного подумала и ответила:
- Ты прав, у меня ничего не получилось.
Олег поморщился:
- Только не надо истерик, хорошо?
Я с треском захлопнула кухонный шкафчик с посудой и вышла из кухни.
«Не надо истерик! Что бы он понимал в истериках! Милый, это еще не истерика, а прелюдия».
И так было нелегко, а тут еще Наташка позвонила:
- Дашка, ты с ним поговорила? — почему-то шепотом спросила она.
- Нет, и не собираюсь.
- Почему? — удивилась тётушка.
Я не стала отвечать, просто буркнула что-то и положила трубку.
Почему? Почему я не устроила вселенский скандал? Не знаю, наверное, интуиция подсказала, что это сразу привело бы к нашему разрыву. А к нему я была ещё не готова.
Пожалуй, любая здравомыслящая женщина сказала бы, что я круглая дура. Может быть, а как поступила бы она сама? Если бы всё было так просто. А так… Эх, вон сколько их, здравомыслящих и умных, но одиноких, было в то время, да и сейчас не меньше на сайте «Знакомства».
Конечно, я чувствовала, что мы с Олегом с каждым днем отдалялись друг от друга. И этой катастрофы мне было не избежать. Внешне было так, как и всегда, но трещина в нашей такой короткой семейной жизни уже пролегла, и мы вот-вот готовы были сорваться в пропасть. И, поверьте мне, девочки, любимая свекровь изо всех сил подталкивала нас с Олегом к краю этой пропасти.
После того как я подписала те документы, Светлана Петровна, на удивление, прекратила все посещения к нам. Общались мы с ней исключительно по телефону, да и то, если к трубке подходила я, а не её обожаемый сынок:
— Здравствуй, Даша, — сухо здоровалась она, — позови к телефону Олега. Вы знаете, я, человек добрый и отходчивый, готова была по-дружески поболтать с ней по телефону, но, встретив холодность с ее стороны, пыл мой тут же угасал. Олег же часами «висел» на телефоне. О чем они могли так долго разговаривать? Я терялась в догадках. Но «спинным мозгом» чувствовала — эти разговоры не сулили мне ничего хорошего.
После бесед с мамой мой муж менялся на глазах: нет, он не грубил, не злился на меня, он вообще меня не замечал, смотрел и не видел. Он просто был безразличен ко мне. Знаете, это страшнее всего, когда ты становишься пустым местом для любимого человека.
И наконец случилось то, что стало печальным итогом моего неудавшегося замужества. Да, судьба изрядно посмеялась надо мной, когда я попала в анекдотичную ситуацию вроде той, в которой «муж случайно возвращается из командировки». А у нас было наоборот: жена не вовремя вернулась из института…
17.
Пошатываясь, в полубессознательном состоянии, я вышла из квартиры. Тяжелая железная дверь сама собой захлопнулась, отделив меня от прежней жизни. Там, за дверью, остались Олег со своей белокурой любовницей и… моя растоптанная любовь.
Кричать от боли и тоски, что-то доказывать? Кому? Ему? А разве он поймет? Нет, не поймет. Разве может ощутить боль тот, у которого ничего не болит?
Кажется, я еще цеплялась за какие-то «а, может быть, все еще…», пока на ватных ногах шла вон из этого дома. Но потом оглушительный звук захлопнувшейся двери возвестил о том, что всё, конец, и ничего уже не случится у нас с Олегом, потому что жизнь наша совместная кончилась, и её больше не будет.
Сначала страшное слово: «Измена!», как вихрь ворвалось в сознание, отозвавшись колкой болью в сердце, а потом и это, классическое, как в заурядном романе: «Не прошу!». Но почему- то оно придало решимости и силы, вмиг высушило слезы, вот-вот готовые сорваться с глаз и покатиться по щекам. Все еще на непослушных ногах я поковыляла наверх, а не вниз. Это меня и спасло, потому что Олег выскочил как ошпаренный и с криком:
- Даша! Дашуня! Дуреха! Постой! Ты не так все поняла! — кинулся на первый этаж.
Я слышала, как он вернулся, потом опять выскочил, волоча за собой упирающуюся любовницу.
- Олежек, солнышко, зачем куда-то идти? Твоя Катюша все равно все уже видела, — упрашивала она Олега.
- Не Катюша, а Даша, — поправил её Олег.
- Какая разница, — недовольно проворчала она.
Олег торопил её:
- Изольда, прошу, быстрее, может, мы её догоним. Представляешь, если она что-нибудь сотворит? Подаст на развод, наймёт адвоката, и всё… Понимаешь, тогда всё! Прощай! Она отберет всё!
- А она может? — взволновалась девица.
- Еще как! Она на все способна! — ответил он.
«Что он несет? — думала я, умываясь слезами. — Как он может так обо мне говорить?» Олег
явно судил о людях по себе…
Некоторое время спустя я рыдала на кухне у Наташки:
- И как я могла в нем так ошибаться.
Тетка ходила из угла в угол и ворчала:
- Вот, а я тебе говорила, предлагала на него сначала посмотреть, а ей физиономию набить, так ты же…
- Наташка, — взмолилась я, — прошу, не надо. Что было, то было. Как жить дальше?
- Эх, девочка, — она подошла и обняла меня: — Как жить, спрашиваешь? А легко и счастливо! Какие твои годы! Не ты первая — не ты последняя.
- Да-а-а, — протянула я сквозь слезы, — не последняя, только мне от этого не легче.
- Девочка моя, надо жить дальше, ведь жизнь на этом не заканчивается.
Я зарыдала:
- А как же любовь? Ты ее в расчёт не берешь?
- Любовь, — Наташка горько усмехнулась, — любовь… Любовь, Дашка, это одна видимость. Это как косметика: накрасилась, макияжик сделала и — хороша девка; а вечером пришла, стёрла всё — и как ни бывало, нет ничего, никакой красоты нет.
