продолжается?
— Да. Превосходно знала.
— Ты ни разу ничего не сказала.
— А зачем? Все это у нас уже было несколько лет назад. Мы оба не захотели разрыва. Мы решили, что будем жить раздельно, но на людях не подавать виду, — и она прибавила прежде, чем он смог ответить: — Но почему ты решил вернуться именно сейчас?
— Потому, что я вот-вот сорвусь! Эвелин, я не могу здесь больше торчать, не могу!
Уравновешенный Эдвард Хиллингдон был теперь на себя не похож. Он задыхался, руки его тряслись, а спокойное, обычно бесстрастное лицо казалось перекошенным от боли.
— Бога ради, Эдвард, что случилось?
— Ничего. Я просто хочу убраться отсюда.
— Ты безумно любил Лаки, и теперь это кончилось? Ты об этом говоришь?
— Да… Не думаю, что и ты будешь вечно чувствовать одно и то же.
— О, давай не будем сейчас об этом. Я хочу понять, Эдвард, что тебя так сильно расстраивает.
— Я особенно и не расстроен.
— Но на тебе лица нет. Почему?
— Разве не ясно?
— Нет, не ясно, — сказала Эвелин. — Давай говорить без обиняков. У тебя была интрижка с женщиной. Это случается довольно часто. Теперь это кончилось. Или нет? Может, с ее стороны еще не все кончено? Я часто думала, знает ли об этом Грег.
— Не знаю, — сказал Эдвард. — Он никогда ничего не говорит и с виду кажется вполне дружелюбным.
— Мужчины бывают невероятно бестолковы, — задумчиво проговорила Эвелин. — А, кстати, возможно, у Грега есть интерес на стороне…
— Он ведь приставал к тебе, разве нет? — сказал Эдвард. — Ответь мне. Я знаю, что приставал.
— А, да, — небрежно сказала Эвелин, — но ведь он липнет ко всем подряд. Это же Грег. На самом деле, как я понимаю, это все ровным счетом ничего не значит. Он просто доказывает свои мужские достоинства.
— Ты им увлечена? Я ведь чувствую, Эвелин.
— Грегом? Я его обожаю, и он меня забавляет. Он верный друг.
— И это все? Хотел бы я тебе верить.
— Я не могу понять, какое тебе до этого дело, — сухо сказала Эвелин.
— Я знаю, что заслужил это.
Эвелин подошла к окну:
— Я хотела бы знать, что именно тебя расстраивает, Эдвард.
— Я уже сказал тебе.
— Странно.
— Ты, видимо, не можешь понять, что после того, как все кончено, это кажется безумием.
— Я попробую. Но меня беспокоит сейчас другое. Лаки, кажется, вцепилась в тебя намертво. А она ведь не просто так себе, отвергнутая любовница. Она тигрица с крепкими коготками. Ты должен сказать мне правду, Эдвард. Это единственная возможность, если ты хочешь удержать меня.
— Если я не уберусь от нее подальше, я убью ее, — ответил он хрипло.
— Ты убьешь Лаки? Но почему?
— Потому что она заставила меня сделать…
— Что она заставила тебя сделать?
— Я помог ей совершить убийство.
Наступило долгое молчание. Эвелин смотрела на него во все глаза.
— Ты понимаешь, что ты говоришь?
— Да, но я тогда ничего не знал. Она попросила меня получить для нее у аптекаря какое-то лекарство. Я не знал… У меня и в мыслях не было, зачем ей это нужно. Она уговорила меня скопировать рецепт, который у нее был…
— Когда это случилось?
— Четыре года назад, когда мы были на Мартинике. Когда… Когда у Грега жена…
— Ты имеешь в виду, Гейл, его первую жену, и хочешь сказать, что Лаки ее отравила?
— Да. И я помог ей. А когда я понял…
Эвелин прервала его:
— А когда ты понял, что Лаки, указав на тебя, сказала, что вы замешаны оба, потому что это ты подделал рецепт и доставал отраву? Правильно?
— Да. Она сказала, что сделала это из жалости: Гейл так страдала и сама упросила, чтобы Лаки дала ей что-нибудь, и все кончилось.
— А, убийство из милосердия! И ты ей поверил?
Эдвард Хиллингдон помолчал и сказал:
— Нет… Не в глубине… Я, скорее, хотел верить, потому что был совершенно без ума от Лаки.
— А потом, когда она вышла за Грега, ты еще верил этому?
— Я заставлял себя верить.
— А Грег, как много он обо всем этом знает?
— Абсолютно ничего.
— Ну, в это я с трудом поверю!
Эдвард Хиллингдон взорвался.
— Эвелин, мне нужно избавиться от всего этого! Она смеется мне в лицо! Эта женщина знает, что я не люблю ее больше. Я не хочу ее и вот-вот возненавижу, но она все время дает мне почувствовать, что мы повязаны…
Эвелин ходила взад и вперед по комнате, затем она остановилась прямо перед ним.
— А все оттого, Эдвард, — сказала она, — что ты невероятно внушаем и чувствителен до нелепости. Эта чертова баба заполучила тебя, играя на твоем комплексе вины, и я скажу тебе по-библейски, что грех, который тяготит тебя, — это грех не убийства, а прелюбодеяния. Ты чувствовал себя виноватым во время твоей интрижки с Лаки, потом она сделала тебя своим орудием, замыслив убийство, и ухитрилась сделать тебя ответственным за него. Но ты не виновен.
— Эвелин, — он шагнул к ней.
Она чуть-чуть отступила, испытующе глядя на него.
— Это все правда, Эдвард, скажи? Или ты меня разыгрываешь?
— Эвелин! Чего ради я бы стал это делать?
— Откуда я знаю, — проговорила она медленно. — Такое тоже возможно… потому что мне трудно поверить. И потом… О, я не знаю… Видишь ли, я ведь не знаю, где правда, когда я все это слушаю.
— Давай все бросим и вернемся домой. В Англию.
— Да. Мы вернемся. Но не сейчас.
— Почему?
— Мы должны вести себя, как обычно, особенно теперь. Это очень важно, ты понимаешь меня, Эдвард? Не давай Лаки ни малейшего подозрения на то, что мы замышляем…
Глава 13
Виктория Джонсон
Вечер близился к концу. Джаз-банд собирал последние силы. Тим погасил несколько ламп на освободившихся столиках и теперь стоял, глядя на террасу.
— Тим, можно вас на минутку? — раздался голос позади него.
Тим Кендал вздрогнул.
— А, привет, Эвелин, чем могу служить?
Эвелин посмотрела по сторонам.
— Пойдемте за тот столик и на минутку
