выводы. Помню, когда Л.И. Брежнева наградили очередной Золотой Звездой, то умудренный жизнью японский дипломат сказал своему коллеге, что добром это для Советского Союза не кончится. Как в воду смотрел японский прорицатель!
Однажды я знакомился с расшифрованной сводкой, и в конце ее была фраза: «А. рассказывает антисоветский анекдот. Все смеются». Я тут же позвонил своему знакомому, который непосредственно занимался слуховым контролем, и спросил, какой анекдот рассказал А. Он мне по телефону пересказал анекдот, и мы тоже посмеялись.
В КГБ СССР в мое время службой оперативного подслушивания руководил будущий гэкачепист (от ГКЧП — Государственный комитет по чрезвычайному положению) генерал Плеханов, которого в 1967 году привел с собой в органы госбезопасности Ю.В. Андропов.
Любой начальник в бывшем КГБ пытался доказать свою полезность Родине и норовил первым доложить Ю.В. Андропову интересную информацию. Плеханов, хотя и возглавлял оперативно-техническую службу и обязан был работать на оперативные подразделения, тоже имел на это разрешение и докладывал руководству напрямую наиболее интересные материалы.
Из наиболее важных материалов, которые удалось добыть службе Плеханова о подрывной деятельности японцев в Москве, была, по всей вероятности, запись самодеятельного спектакля, который разыграли в своем коллективе загадочные самураи.
Один из сотрудников службы Плеханова по секрету рассказал мне, что однажды в рождественские каникулы, когда все «реакционное» человечество отмечало Рождество Христово, а советский революционный пролетариат продолжал работать до самого Нового года на мировую революцию, в японском посольстве был устроен праздник для работавших в Москве японцев.
В представленных номерах самодеятельности, а японцы, к их чести будь сказано, большие мастера по этой части и это только надо приветствовать, пожалуй, одним из главных была небольшая пьеса, разыгранная чрезвычайным и полномочным послом Японии в Советском Союзе Ниидзэки Кинъя, который изображал Л.И. Брежнева, и советником-министром Хасэгава Такааки, игравшим роль Ю.В. Андропова.
Опустив основное содержание состоявшейся между ними беседы, мне хотелось бы заострить внимание только на нескольких фразах:
Ниидзэки-Брежнев задает вопрос Хасэгаве-Андропову:
— Ну-ка, Юрий Владимирович, доложите мне, а чем занимаются в Москве японские дипломаты?
Хасэгава-Андропов, горестно вздохнув, виновато ответил:
— Дорогой Леонид Ильич! Ну что я вам могу сказать по этому поводу? Кропотливая работа, которую проводит КГБ по японским разведчикам, пока ни к чему хорошему не привела. Мы пришли к выводу, что в основном японцы пьют водку да занимаются половым шпионажем, то есть гуляют с русскими женщинами.
Такой ответ вызвал одобрительный хохот присутствовавших, потому что где-то и чем-то смахивал на правду.
Для участников этого праздника осталось неизвестным, что этот диалог был расшифрован спецслужбами КГБ и, как интересный материал, был доложен вначале Ю.В. Андропову, а тот решил позабавить «самого», то есть Л.И. Брежнева, который, ознакомившись с ним, проронил:
— Ох и мудрецы эти японцы! Ну почему я их люблю?
Генеральный секретарь КПСС правильно делал, что не считал указанные привычки японцев какими-то пороками, ибо и сам любил по случаю опрокинуть рюмку «Лимонной».
Скандал с обнаружением и изъятием японцами оперативной техники в японском посольстве в Москве имел и последствия локального характера. Мой непосредственный начальникГазизов, недавно пришедший к нам на работу из разведки, откуда он, по всей вероятности, был выдворен за ненадобностью и действительно туговато соображавший в оперативных вопросах, но обладавший удивительной способностью «верблюда» пролезть в игольное ушко[9], пристально всматриваясь в подчиненных, многозначительно и грозно изрек:
— Ну что, орлы? — И, испытующе вращая глазами, дабы охватить пронзительным взглядом своих подчиненных, продолжил: — У руководства есть и такая мысль, что и среди нас нужно искать предателя…
Меня возмутила такая незаконченная мыслишка начальника, я не удержался и поддакнул:
— Да, вы совершенно правы. Давно пора пошерстить наши ряды. — И после небольшой паузы продолжил: — Между прочим, до вашего прихода оперативная техника работала вполне нормально, и вдруг такое случилось…
Газизов от моих слов застыл, будто аршин проглотил, но взял себя в руки и больше шпионов среди нас не искал. Зато он обошел меня с другой стороны:
— Раз ты такой умный, то вот тебе задание — узнать, что было в здании японского посольства со времени его строительства.
Как я потом понял, такие данные нужны были, чтобы при необходимости подбросить японцам мысль, что здание было оборудовано жучками еще до 1957 года, когда было передано в распоряжение японского дипломатического представительства.
Сам замысел был рассчитан на дураков, хотя хороший хозяин вообще-то должен был иметь подобную историческую справку еще при передаче здания в другие руки. Поэтому искать пути спасения в истории — это своего рода страусова политика, ибо японцев на мякине не проведешь, да и не станут они интересоваться у нас, откуда появились у них в здании жучки.
Единственное, что оправдывало замысел Газизова — это то, что при докладе наверху можно проявить свою осведомленность, как бы мимоходом сообщив, что же в этом особняке находилось, например, до Февральской революции или во времена Екатерины II.
Приказ есть приказ, и я нашел архив, в котором хранились богатейшие материалы по истории градостроительства в Москве. Здесь пылились досье, по которым можно было проследить историю создания и реконструкции каждого дома, даже тех, которые по различным причинам были снесены ретивыми реформаторами ушедших эпох.
В моем же представлении, даже старые и ветхие строения необходимо бережно сохранять и по возможности поддерживать в пристойном состоянии, ибо любое сооружение — это овеществленный труд наших предков, какая-то толика нашего общего достояния, не говоря уже о том, что это живое свидетельство истории.
В архиве для меня быстро нашли необходимые материалы, из которых я узнал, что первоначально занимаемый японским дипломатическим представительством дом был построен в восемнадцатом столетии и принадлежал дворянину Калашникову, откуда и пошло нынешнее название переулка, в котором расположено здание японского посольства. Затем дом переходил из рук в руки, надстраивался и перестраивался, превратился при советской власти в административное здание. Одно время в нем размещался пансионат для детей работников Коминтерна и других иностранных революционеров, которые предпочитали не воспитывать своих отпрысков, а где-то вершили мировую революцию.
Я быстро закончил свою работу, но провел еще некоторое время в этом драгоценном хранилище истории, выслушав интереснейшие рассказы сотрудников архива, которых не так уж и часто тревожили исследователи имевшихся у них материалов.
Добытые мною данные наверняка в какой-то степени подняли рейтинг Газизова в глазах начальства, но моими изысканиями не удалось ввести в заблуждение любопытных японцев, так некстати заинтересовавшихся нашими жучками.
В самом деле, не скажешь ведь этим самураям, что дом когда-то принадлежал какому-нибудь декабристу и был оборудован оперативной техникой еще жандармами по приказу Николая I в 1825 году
