людей.
— Наверно, ты прав, — согласился Франтик, — наверняка это сделали немцы. Покажи, я посмотрю на платок, может, там есть метка…
— Ничего тут нет, — сказал Мефодий, осмотрев платок.
— Дай мне платок. Я его выстираю, и он мне пригодится. — Франтик потянул платок из рук Мефодия.
— Ты что! Платок — это улика! Его будет полиция изучать…
— А ведь платок может спасти жизнь Докоупилу. Он докажет гестаповцам, что будильник у него украли.
— А ты, Мефодий, точно знаешь, что это будильник Докоупила?
— Точно, потому что у него было два звонка, а тут, видишь, два штыря и два молоточка.
— Пошли, ребята, идем к Докоупиловым. Они-то свой будильник узнают!
— Яс вами, ребята, не пойду, мне надо домой, мне еще велели кроликам травы нарвать, — отговаривался Франтик.
— А чего тебе не идти, все равно мимо дома Докоупиловых пойдешь. Мы там долго не задержимся.
У Франтика тряслись колени. Надо же так случиться! Если бы Лойзик знал, в какую историю попал Франтик! Хоть бы платок выручить! Поэтому платку они все узнают. Если бы завтра в город вошла Советская Армия, полиции было бы не до будильника…
Мальчики бегом спустились с холма и вскоре оказались у дома Докоупиловых. Позвонили. Открыла им бабушка, мать пана Докоупила. Будильник она сразу узнала. Поблагодарила мальчиков и расплакалась. Сын до сих пор не вернулся, и о нем нет никаких вестей. Когда ребята спросили, правда ли, что пана Докоупила забрали в гестапо, она испугалась и спросила, кто им такое сказал. Мальчики ответили, что слышали такой разговор.
— И как только люди могут такое говорить! Мы и сами ничего не знаем. Ведь с завода, где сын работает, до сих пор никто не вернулся. Жена сына пошла в Писарки к его напарнику — оба в котельной, может, он что знает. Жаль, что вы ее не застали, она только что ушла.
Ребята стали спрашивать бабушку, как будильник украли. Она позвала ребят в комнату и показала место, где он стоял. Франтик держался поближе к двери и дрожал. Как только ребята вышли из дома Докоупила, Франтик тут же попрощался с ними и помчался к Лойзику, свистнул под окнами, и Лойзик ему открыл.
— Несешь? — спросил Лойзик с надеждой в голосе. Но по выражению лица Франтика понял: что-то случилось. — Проходи, Франтик, мама еще не вернулась.
В темной передней Франтик, тяжело дыша, сказал:
— Будильник у Докоупиловых.
— Что ты говоришь?
— Ребята его нашли. Ох, Лойзик, плохо наше дело!
Франтик уже не мог сдержать слезы, он и так по дороге чуть было не расплакался… Лойзик остолбенел.
— Давай, Франтик, рассказывай быстрее, скоро мама вернется, — говорил перепуганный Лойза.
Франтик, сбиваясь, сквозь слезы рассказал о происшествии на пасеке.
— Что нам теперь делать? — спросил он, окончив свой рассказ.
— Хуже всего, что там твой платок. Теперь нам конец, Франтик…
— Это ты меня подбил на такое дело! Сам бы я никогда такого не придумал. И вот что получилось. Теперь нас арестует полиция…
— Пожалуйста, Франтик, не реви, мама вот-вот придет, и…
— Я пойду домой… — Франтик вскочил со стула, стирая рукавом слезы со щек.
— Не уходи, Франтик, надо же что-то придумать… Франтик! Быстро в комнату! Вытри слезы. Мама идет!
— Папа не приходил? — спросила пани Кубиштова, как только вошла в комнату.
— Нет, мамочка.
— Вижу, к тебе пришел Франтик.
Франтик встал и поздоровался. Сказал, что ему пора домой. Мама велела нарвать травы для кроликов. Лойзик потянул его за рукав и прошептал:
— Подожди минутку!
Пани Кубиштова пошла на кухню — разобрать сумку с покупками. Лойзик побежал за ней и увидел, что мама вытирает слезы.
— Что-нибудь случилось, мама?
— Боюсь за отца! Хоть бы знать, что с ним. Ходят слухи, что на заводе много раненых и убитых. У Докоупиловых дома только бабушка, жена ушла в Писарки, чтобы узнать, что с паном Докоупилом.
— Мама, я пойду на Каменомлынскую, к Крупичкам. Может, пан Крупичка дома, он уж точно будет знать, что с папой. Я мигом вернусь.
— Сколько времени? — Мама посмотрела на часы. — Уже без четверти десять, боюсь, скоро будет тревога, всегда около десяти бывает…
Мама подошла к буфету и включила приемник. Послышалась музыка.
— Видишь, еще играют. А если будет тревога, то я спрячусь в Писарках, в туннеле.
— Прямо не знаю, как быть. Если тебя отпущу, буду бояться. Вчера какого страха натерпелась! Ну, ладно, беги Лойзик.
— А если у Крупичковых дома никого не будет и не будет тревоги, то я заверну на Жабовршек к Ганзликам. Ведь пан Ганзлик работает с папой, так я на обратном пути забегу еще к ним.
— Ну беги, смотри, будь осторожен. Возьми с собой кусок хлеба… Подожди, возьми булку.
— Я не голодный, мама!
— Слушай, что тебе говорят, и возьми булку!
Лойзик сунул в карманы две булочки и позвал Франтика. Франтик попрощался, и ребята выскочили на улицу.
— Ты можешь пойти со мной, Франтик? Я иду на Каменомлынскую.
— Могу.
— А тебе не надо за травой?
— Нет, это я просто так сказал.
— Я очень рад, что ты идешь со мной.
По дороге на Каменомлынскую они все время пытались что-нибудь придумать, но так ничего и не придумали. У Крупичковых опять никого не было дома. Мальчики долго звонили, но напрасно. Мимо шла женщина, наверно соседка Крупичковых, она сказала:
— Ребята, напрасно звоните, их нет дома. Пани Крупичкова ушла еще утром на завод, чтобы узнать, что с ее мужем, он с позавчерашнего дня не вернулся с завода…
— Видишь, Франтик, и пан Крупинка не вернулся. Наверно, и пан Ганзлик не пришел. Вот что я тебе скажу… На Жабовршек мы не пойдем, а лучше пойдем в город, прямо на завод. Сегодня непременно что-нибудь узнаем. И про папу, и про пана Докоупила. Я думаю, лучше нам не сидеть дома. Я все время думаю о том, что бабушка Докоупилова передаст платок и будильник в полицию.
— Лойзик! Ты думаешь, она уже передала в полицию?!
— Все может быть.
— Ну, тогда мы пропали! Они, конечно, нас найдут. Меня уж точно, это ведь мой носовой платок!
— Поэтому нам и нельзя дома сидеть… Пойдем в город. Может, пана Докоупила не забрали в гестапо, раз ты говоришь, что бабушка ничего про это не знала. Мало ли что люди болтают… Побежали, поедем на трамвае. Может, первый или шестой ходит…
— А У тебя есть деньги?
— Пять крон. На заводе имеется список всех, кто погиб или ранен. Вот увидишь, мы там что-нибудь узнаем… Домой все равно мы вернуться не можем.
— Это правда. Я бы дома умер
