поменяла… Прекрати… Прекрати… Это… Неправильно все… Неправильно… Ай… Не надо-о-о-о…
Последние слова я буквально выстанываю, потому что Илья меня, конечно, слушает, но своего разрушительного воздействия на организм не прекращает.
А организм этот, между прочим, слабый, оказывается!
И еще окончательно не отошедший после вчерашнего! А его очень быстро, без предупредительных выстрелов в воздух, окунают в сегодняшнее! И оно такое сладкое, это сегодняшнее! И оно такое, ай…
— Мокрая… — удовлетворенно шепчет Илья, легко трогая меня, но не проникая внутрь, словно просто готовность проверяет. — Какая хорошая… Тебе идет это имя, Эммануэ-э-эль…
Кто бы мне сказал, что мое имя может так возбуждать! Причем, меня саму же!
Он тянет его по слогам, а сам именно в этот момент плавно, мягко входит. И я послушно, с готовностью раскрываюсь, больше не делая попытки подняться со стола, забыв напрочь о том, где я, что в любой момент сюда могут зайти, и моей репутации однозначно конец…
Он такой большой, такой жесткий и такой горячий, что мне хочется одновременно визжать, плакать от наслаждения и насаживаться сильнее, до упора.
Я так и делаю.
Глухо визжу, потому что после первого же звука на губы мне падает тяжеленная ладонь и мешает прорываться чему-либо, хоть чуть-чуть более громкому, чем этот сдавленный мышиный писк. Ощущаю, как слезы льются по щекам, а прямо перед взглядом расплываются, двоятся, троятся светодиодные лампы на потолке.
И двигаюсь Илье навстречу, послушно выгибаясь так, как велит мне его ладонь, больше не прижимающая к столу, не нужно этого теперь, а придерживающая лодыжку на широченном плече.
Вскрикиваю на каждое его движение в себе, смотрю то на пляшущие на потолке лампы, то на кончик своей туфли у виска Ильи, то в его глаза, черные и жесткие сейчас, затягивающие в горячий чувственный омут…
Все внутри пульсирует, член во мне движется в такт этой пульсации, мерно и тяжело, с отдачей, я пытаюсь притянуть к себе голову Ильи, хочется, чтоб поцеловал, но он только рычит угрожающе и раздраженно, и, наклонившись, широко лижет скулу, шею, прикусывает ее основание, то самое сладкое место, о существовании которого я не знала все годы брака… Зато теперь знаю!
Стоит Илье зажать зубами кожу в этом месте, как у меня все сжимается, волнами расходится от эпицентра до самой последней клетки в организме! И это так сильно! Так остро! Так хочется повторять и повторять! И чтоб не останавливался! И плевать на весь мир! На весь!
— С ума сводишь… Эммануэ-э-эль… — Илья шепчет мне эти слова, так возбуждающие, так ласкающие слух, наклонившись, зажав мою задранную ногу между нами, и я в этот момент радуюсь своей растяжке. А еще тому, что он понимает меня! Потому что ускоряется, именно тогда, когда надо. Когда сил нет терпеть, когда хочется освобождения!
И Илья дает мне это освобождение, прижавшись, накрыв меня своим огромным телом и поцеловав, наконец-то поцеловав, глубоко, так же жестко имея языком, как и членом. И мне это двойное проникновение, двойной секс, выносит последние оставшиеся мозги из головы.
Мычу ему в рот, закатываю глаза, слезы текут по лицу, пропадают в волосах на висках, внутри все содрогается в бешеном ритме, созвучном с тем, что Илья задает сейчас для нас обоих… И это длится, длится, длится… Пока я, наконец, не отключаюсь.
Пусть на пару мгновений, но реально вырубает от наслаждения.
Прихожу в себя в его руках.
Илья уже опустил мою ногу, поднял меня со стола в сидячее положение и теперь стоит между моих бесстыдно раздвинутых ног, обнимает, прижимает к себе, щедро делясь своей силой, мощью, чисто мужской, непрошибаемой уверенностью в том, что всегда прав.
— Что ты?.. — мне внезапно хочется пожаловаться ему на что-то… И даже не понимаю, на что. Просто хочется, чтоб дальше гладил и жалел. А потом просто поднял на руки и унес… Куда-нибудь. Неважно, куда. Главное — на руках. Главное — в безопасное место.
Впервые ощущаю такой откат после секса, когда не убежать хочется, а, наоборот, забраться на этого мужчину, как обезьянка на слона, укрыться от всех недругов и кайфовать на огромной, теплой, безопасной спине…
Глава 14. Когда личная жизнь мешает рабочей...
Глава 14. Когда личная жизнь мешает рабочей...
Кристина, наш психолог, не такая уж и простая девушка, как показалось с первого взгляда. Тесты она, по крайней мере, такие использует, что я и не видела, и не слышала ни о чем подобном. А я, вроде как, не совсем уж профан в этом вопросе.
Внимательно изучаю их, с огорчением понимая, что немного промахнулась с изначальным определением психолога и ее квалификации.
Плохо, Эмми, очень плохо! Никуда не годится!
Считаешь себя профессоналом, а сама в банальной физиогномике ошибаешься!
А все почему?
А все потому, что меньше надо, Эмми, по разным подсобным помещениям с сексуальными электриками шарахаться и кадры из порнхаба в реальности воплощать!
Если б от меня зависело, я бы вообще только в работу, только в труд…
Но Илья почему-то не захотел как можно быстрее отпускать меня из своих лап загребущих после того, как удовлетворил наши взаимные первичные секс-потребности.
Потискал всласть, подышал в шею горячо, никак не реагируя на мое копошение и писк возмущенный, что мне работать, и что потеряли уже, наверно. И что если найдут… Ой, что будет…
Илья только смеялся в ответ тихо, хрипло, и от его смеха по коже волнами расходились сладкие мурашки.
И меньше всего на свете мне хотелось в этот момент, чтоб он послушался.
И отпустил.
А он, как-то очень тонко чувствуя меня, все правильно понял. И не послушался. Не отпустил.
Наоборот, через пять минут таких сладких обжиманий и скольжения твердых губ по коже шеи, у виска и за ушами, его руки снова обрели настойчивость, а тело — каменную твердость.
А я и не успела толком среагировать на изменение тональности нашего общения, удалось лишь слабо пискнуть и взволнованно вдохнуть, когда он развернул меня, аккуратно, мягко-мягко, словно в танце, в красивом, нежном вальсе, и на контрасте, жестко прижал грудью к столу…
Я судорожно ухватилась за кромку столешницы, машинально прогибая поясницу и принимая первый, мягкий, скользящий удар его тела…
Бессмысленно уставилась на стену перед собой, сладко
