открывается?
Он взялся за ручку, попробовал сдвинуть. Дверь, как всегда, заело. Он нажал посильней, ролики выскочили из паза.
— Какой ты неловкий, — сказала Таня.
Она полезла на антресоли, сняли ящик с инструментом. Орудуя гвоздодером, приподняла дверь, втолкнула на место. Николай переминался с ноги на ногу.
Наконец они вошли в комнату, и сердце его защемило. Теперь он отчетливо вспомнил те далекие и наивные мечты по устройству их квартиры и поразился тому, как убого их материальное воплощение.
Между тем Таня извлекла из ящика письменного стола пожелтевший лист бумаги. Николай сначала узнал свой почерк, потом и этот лист — опись предполагаемой мебели.
— «Камин», — прочла Таня первый пункт и подвела его к камину. Электрообогреватель с медным уродливым дымоходом был, оказывается, камин. — Тебе нравится?
Николай хмыкнул неопределенно.
— Это «Ригонда», как мы планировали. Завести тебе что-нибудь? — Таня откинула крышку радиолы.
— Как хочешь, — сказал Николай.
Таня поставила пластинку с Бернесом, которого оба они любили тогда, и Николаю опять стало тошно: словно бы игла не по диску скользила, а бороздила душу.
А Таня, точно экскурсовод, показывала ему квартиру, сверяясь с описью, и рассказывала о том, где, когда и почем приобрела ту или иную вещь. Она увлеклась, раскраснелась, похорошела. Николай же мрачнел все больше.
— Не казни себя, — вдруг сказала Таня. — Во всем виновата только я. Что-то сломалось у нас, когда я отпустила тебя в общежитие. Надо было отказаться от этих отчимовых подачек. Как-нибудь перебились бы.
— Ты хочешь сказать — перетоптались? — сделав над собой усилие, улыбнулся Николай.
Он почувствовал благодарность за это признание, сам бы он этого не сказал. Теперь между ними ничего не стояло. Он собрался с духом и хотел уже заговорить о том что они не должны больше разлучаться, что они должны быть вместе. Он уж и рот раскрыл, но что-то удержало его в последний момент. Поспешно он полез в портфель и достал незабудки.
— Вот, — смущенно сказал он. — Это тебе.
— Спасибо! Какие милые! — живо проговорила она. — Ты никогда еще не дарил мне цветов.
— Исправляю ошибку. — Он подошел к серванту и выбрал подходящую вазочку.
— Осторожно! — вскрикнула Таня. — Это хрусталь! Он очень дорогой.
— Не беспокойся. Как-никак я работаю с оптикой!
В это мгновение он перехватил ее взгляд — тревожный, напряженный; он не сразу понял, в чем причина ее беспокойства, улыбка еще блуждала на его лице, потом опустилась в уголки губ и там застыла. Таня следила за его руками. Напряжение ушло из ее глаз лишь тогда, когда он поставил вазу на журнальный столик. Это неприятно удивило его и насторожило.
— Я сейчас принесу воды!
Таня торопливо пошла на кухню, раза два обернувшись, и, это тоже не осталось для него незамеченным; принесла воды в чайнике и стала осторожно наполнять вазу водою, затем опустила в нее незабудки.
— Прелесть какая! — вырвалось у нее восхищенно.
— Шоколад тоже тебе, — сказал Николай, разгружая портфель, — а коньяк нам обоим.
Он потянулся было за рюмками, но Таня его опередила:
— Я сама!
Довольно долго она выбирала подходящие рюмки. Выбор пал на две приземистые, с толстыми стенками, напоминающие чернильницы.
— Вообще-то на северах мы пьем из стаканов.
Таня промолчала. Она постелила на глянцевую поверхность столика три салфетки, поставила на них рюмки и бутылку. Николай, не обращая внимания на ее широко раскрывшиеся глаза, сорвал пробку зубами.
— Ну? — спросил он. — За что будем пить?
— За нас с тобой, — сказала она, подумав. — Дураки мы, дураки…
Он потянулся к ней через столик, взял ее руку и поднес к губам.
Таня застеснялась своей руки. Ладонь была жесткая и большая, и это его растрогало.
— Я все делаю сама, — сказала она, как бы извиняясь.
— Ничего, такими руками надо гордиться! — ободряя ее, улыбнулся Николай. — Руки женщины, построившей кооператив, это руки мужчины! За твои руки, Таня!
Он впервые за всю эту встречу назвал ее по имени — глаза ее наполнились слезами.
— Ну вот… а начали во здравие, — проговорил он.
— Прости, — сказала она. — Ты женат?
— Да, — кивнул он. — Двое парней растут.
— Я так и думала, что у тебя будет двое мальчишек! — хлопнула она в ладоши. — Всегда-всегда! Я даже видела тебя с ними во сне, как вы гуляете все трое, взявшись за руки!
— Да нет, чаще всего один идет рядом, а другой едет на шее.
— У тебя нет их фотографий?
Николай порылся в бумажнике, но фотографий не оказалось.
— Жалко, — сразу увянув, сказала Таня.
— А ты?.. — решился он наконец задать мучивший его вопрос.
— Ты же сам видишь, никаких следов мужчины. Впрочем, есть… один след. — Она встала, вытащила из платяного шкафа целлофановый пакет. То была его рубашка, латаная-перелатанная, но тщательно выглаженная и накрахмаленная.
— Возьмешь? — спросила она.
Николай отрицательно помотал головой.
— Ну как хочешь, — благодарно сказала она, убрав рубашку на старое место. — А мне судьба сыночка не подарила… Наверно, не очень ее просила… тогда. Что ты так на меня смотришь? Что-нибудь не в порядке?
— Джинсы у тебя клевые. Французские?
— Нет, сама сшила. И лейбл втачала, французский! Здорово получилось, правда? А помнишь, как ты мечтал о джинсах?
— Я и сейчас о них мечтаю.
— Кажется, я смогу тебе достать!
— Хорошо бы американские!
— Коля, они очень дорогие, и потом… придется приплатить.
— Не страшно.
— Так, — сказала она, деловито закусив губу. — Когда ты приедешь в следующий раз?
— Где-то через месяц.
— Ну что же… через месяц у тебя будут джинсы. «Сильвер Доллар» тебя устроит?
— Еще бы!
Николай торопливо полез в карман за бумажником — удача была редкая. И пока Таня пересчитывала деньги, он вслух прикидывал, каким образом ускорить следующий приезд в Москву.
Чап, черный терьер[2]
Объявление
Пропала собака породы черный терьер, возраст 3,5 месяца, пол муж., кличка: Чап. Нашедшего или знающего о местонахождении убедительно просят сообщить по адресу: ул. Авиамоторная, д. 5, кв. 180. Сундукову П. Е.
1
Петр Ефимович стал собаководом в день своего шестидесятилетия: сослуживцы подарили ему щенка.
Пока шли веселые поздравления, юбиляр мучился одним вопросом: вручат ему кутенка теперь или еще можно успеть удрать? Порученец, посланный за подарком, запаздывал, и Петр Ефимович рискнул остаться и на банкете.
За праздничным застольем опять много говорилось о заслугах старого инженера. Петр Ефимович выслушивал всех очень внимательно, некоторые выражения повторял про себя для памяти и, наконец, расчувствовался до того, что сам решил произнести речь.
В эту минуту и принесли щенка. Он был черный и лохматый. Он покорно пошел к Сундукову на колени и тотчас уснул. Общими усилиями щенка нарекли Чапом.
Сослуживцы разбились на группы,
