как ни звала его Таня, как ни упрашивала приехать. Чтобы занять душу и окончательно не захандрить, она принялась обставлять квартиру. Она подбирала вещи в точном соответствии с их давними планами. Так появился электрокамин — декоративный дымоход над ним она соорудила собственноручно из медной фольги, приобретенной по случаю. Так появились столы — письменный, журнальный и сервировочный (на колесиках), софа о шести подушках, стеллажи во всю глухую стену, эстампы и акварели, телевизор «Рекорд», черно-белый, хотя в продажу уже поступили неплохие цветные, надежные в эксплуатации. Створчатую дверь из прихожей в комнату ей сработал плотник со стройки; дверь эту вечно заедало в пазах, но это были уже детали. Тот же плотник обшивал прихожую вагонкой и обжигал паяльной лампой, едва не наделав пожара, а лаком Таня покрывала сама в три слоя. Несколько месяцев она гонялась за черным кафелем; ее обманули, всучили кабанчик, которым выкладываются плинтуса на лестничных клетках. Но для нее главное было в том, что плитка черная. Ведь именно о черной они мечтали для ванны и туалета. Кухонный гарнитур она купила в Кишиневе, будучи в командировке. Она вообще охотно ездила в командировки. Новые города — новые магазины, следовательно, и новые возможности. Она уже легко разбиралась во всякого рода сантехнической фасонине, понимала толк в самоклеящейся пленке, лаках, пластиках и моющихся обоях. Практически она осуществила все, что ими когда-то задумывалось, но по-прежнему не могла равнодушно пройти мимо магазинной витрины. А уж если она отправлялась в магазин специально, то шла с трепетом и ожиданием радости, как на свидание, — красилась, делала прическу и переодевалась по нескольку раз. Из Брянска Таня привезла хрусталь — вазы, фужеры, рюмки. О посуде они с Николаем не договаривались, и Таня действовала на свой страх и риск, успокаивая себя тем, что посуда — компетенция женщины.
Нельзя сказать, что мужчины не обращали на нее внимание. В разное время за ней ухаживали двое сотрудников и даже один командированный. Но дальше двух-трех встреч дело не заходило из-за ее квартирных дел — любой разговор она переводила, скажем, на преимущества паркета перед линолеумом и наоборот, или еще на что-нибудь в том же роде. Кавалеры начинали зевать и на следующее свидание не приходили. Кроме того, внешне она выглядела провинциальной дурнушкой, хотя и сложена была правильно, и черты лица были правильные, чуть смягченные полнотой. Это впечатление провинциальности шло от манеры одеваться по моде студенческих лет. И выражение лица ее осталось как у двадцатилетней: наивно удивленное, с обиженными губами, что как-то не вязалось с гусиными лапками у глаз и морщинками в уголках рта, К тридцати годам Таня стала седеть, но так как была блондинкой, то седина бросалась в глаза не сразу, однако ж бросалась. Впрочем, Таня и не стремилась нравиться. Мужчина в ее жизни был только один.
Николай появился в Москве спустя восемь лет, приехал по вызову министерии — так в его кругу называли главк. Оттуда его послали в подведомственную контору, расположенную в Кузьминках. Он сел в метро на станции «Площадь Ногина», и, когда подъезжал к «Текстильщикам», судорога свела скулы. Точно бы его ударили по лицу.
— Что с вами? — спросила у него какая-то женщина, а он не смог разжать челюсти, чтобы ответить: ничего, спасибо. Просто он увидел надпись, сделанную им когда-то на серой стенке бетонного ограждения.
Счастлива ли Таня? Вообще, что с ней? Где она? С кем? — эти и еще десятки вопросов, которые почему-то были безотлагательны, вытолкнули его из-под земли и заставили метаться в поисках справочного бюро. Он догадался взять такси, и таксист привез его к дюралевой будке Мосгорсправки, Там ему сообщили адрес Тани и перечислили все виды общественного транспорта, готового доставить его туда, — и все это стоило ему пять копеек. Сначала, однако, он съездил в контору, уладил служебные дела и только в конце рабочего дня отправился по указанному адресу. В подземном переходе он купил цветы — крошечный букет незабудок, сунул в портфель. Он не знал, какой прием ждет его у Тани, но на всякий случай купил в универсаме шоколаду и коньяку.
Таня жила где-то за Каширкой, на Кавказском бульваре; он добирался к ней больше часа. Уже в лифте он вдруг подумал, что делает глупость, но то, что влекло его сюда, в этот панельный дом, на седьмой этаж, в триста пятнадцатую квартиру, было выше здравого смысла.
Дверь на его звонок отворилась мгновенно, Таня стояла перед ним в поролоновом голубом халатике, точно таком, о каком когда-то мечтала. Свет падал на нее со спины, и он не увидел в первое мгновение морщин на ее лице и поразился тому, что она совершенно не изменилась.
— Ко-оля! — выдохнула она радостно. — А я знала, что ты придешь, именно сегодня, именно в это время. То есть я не знала, а чувствовала, что сегодня случится что-то очень-очень хорошее, а хорошее у меня — только ты, Коля!
— Ну здравствуй! — сказал он, шагнув за порог.
— Здравствуй, Коля… — Она обняла его и прижалась всем телом. Он тоже обнял ее и догадался, что она плачет.
— Ну вот… ну не надо, — сказал он. — Ну что ты…
— Это я, Коля, от радости, ты не обращай внимания, — проговорила она сквозь слезы и, отстранившись от него, попробовала улыбнуться.
Улыбка не получилась.
— Милый, милый, милый, хороший мой! — Она жадно вглядывалась в его лицо полными слез глазами. — А ты по-прежнему такой же худой, только постарел, вон уж седина на висках… Как ты жил без меня эти годы? Плохо тебе было, да?
— Погоди, — проговорил он. — Дай отдышаться.
Таня ушла в ванную, чтобы привести себя в порядок, а он тупо стоял в прихожей, не зная, куда деть себя, что делать, о чем говорить и о чем молчать. В самом деле, как же он жил без нее все эти годы? Как мог жить, как мог есть, спать, смеяться, ходить на службу? Все его семейное благополучие показалось вдруг таким суррогатом счастья, что у него снова, как недавно в метро, заломило скулы. Если бы Таня смогла простить его, если бы…
— Что ж ты стоишь, не проходишь? — сказала Таня, выйдя из ванной. — Кстати, ты обратил внимание на стены?
— Стены как стены. А что?
— Коля! — всплеснула она руками. — Это же вагонка, как мы с тобой мечтали! Помнишь?
Николаю смутно припомнилось, что чем-то в этом роде они хотели украсить стены прихожей.
— Неплохо, — буркнул он.
— А дверь? Дверь в комнату? Ты видишь, она створчатая, раздвижная!
— Да, — наконец вспомнил он проект двери, им же самим предложенный. — Что, она даже
