скольжу вниз от его пупка и к складке полотенца.
Я поднимаю на него глаза. Он изучает их, а затем выражение его лица остывает от осознания, и он издает невеселый смешок.
— Это все, чего ты хочешь, да?
— Это все, о чем мы договорились.
Его глаза полыхают, как горящие угли, когда я дергаю за полотенце. Звук ткани, ударяющейся о ковер, такой громкий, такой окончательный. Как сигнал, предупреждающий меня, что теперь пути назад нет.
Прежде чем я успеваю подумать, он обхватывает мою шею и проводит пальцами по основанию моей косы. Рафаэль притягивает мое лицо к своему, я так близко к его губам, что за небольшую цену в миллион долларов я могла бы попробовать вкус его последнего глотка водки.
Он держит меня так, кажется, минуты, но на самом деле это могут быть всего лишь секунды. Его челюсть двигается, как часы на камине, а сердце бьется медленнее, чем мое. Когда я бросаю взгляд на кровать, то только потому, что мне нужна передышка от его удушающего взгляда, но по его смеху я понимаю, что он воспринимает это как намек.
Он думает, я хочу, чтобы он поторопился и трахнул меня.
Коротко кивнув, он отпускает меня и отходит в сторону. Каждый сантиметр моего тела дрожит, когда я подхожу к кровати и забираюсь на нее на коленях.
Кровать позади меня прогибается вместе с моим сердцем. Я опускаюсь на руки и зарываюсь головой в подушку, как будто напряжение не может коснуться меня здесь, внизу. Когда бедра Рафа прижимаются к моим, а его член касается моей задницы, я зажмуриваюсь, ожидая, что жар его рук обожжет мою кожу.
Но этого не происходит.
Вместо этого матрас стонет, и ящик рядом со мной выдвигается. Я поворачиваю голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как он достает презерватив.
От этого зрелища у меня перехватывает дыхание. Конечно, безопасный секс важен и все такое, но раньше он не задумывался о том, чтобы трахнуть меня без защиты. Теперь я чувствую себя просто еще одним номером в его списке, еще одной девушкой в его постели. От этой мысли мне хочется поджечь всю его гребаную яхту.
Я чувствую, как горький ответ так и манит вырваться наружу, но я прикусываю подушку, чтобы остановить его. Ведь это то, чего ты хотела, помнишь? Каким бы хреновым это ни казалось, но проникновение без презерватива относится к категории чего-то приятного.
Мой желудок сжимается, когда он снимает мои шорты. Ткань быстро соскальзывает с моей задницы, затем движение замедляется в районе моих бедер, и с горячим уколом смущения я понимаю, почему. Проклятая татуировка. В вихре мертвых мужчин и брелоков совсем забыла о ней. Как я могла? Это ведь большое красное сердце с именем Рафаэль, вписанным в середину.
Прерывистый выдох срывается с его губ и танцует у меня по спине.
— Это что, шутка?
— Тейси… — я сглатываю. — Она временная.
Упаковка шуршит, я слышу звук латекса.
— Как уместно, — тихо произносит он, прежде чем погрузиться в меня без предупреждения.
Меня пронизывает боль, но ничто не причиняет такой боли, как тяжесть его ладони на моей пояснице. Он неловко держит меня, прикрывая татуировку. Я глубоко дышу, пытаясь привыкнуть. Несмотря на боль, переходящую в восхитительный жар, я понимаю, что она не заполняет пустоту внутри меня, как это было вчера, а просто перемещает ее вверх, где остается где-то позади грудины.
Раф трахает меня, как свою заранее оплаченную шлюху, перед тем как обнаружить, что она совсем не похожа на ту, что была на фото. Но он все равно трахнет ее, потому что возврат денег не предусмотрен.
Каждое движение кажется холодным, как шаг к конечной цели. Лишенным эмоций, без блуждающих рук или придушенных итальянских слов.
Он трахает меня до тех пор, пока я не перестаю выносить враждебность. Пока я не оказываюсь на грани слез. Когда я оборачиваюсь, чтобы схватить его за запястье, слово «Прости» вертится на языке, его бедра напрягаются против моей задницы, и из него вырывается животный стон.
Мои глаза встречают его, и он удерживает меня в своем яростном взгляде, пока кончает. Он не освобождает меня от этого, ни когда его дыхание становится прерывистым, ни когда он отталкивает меня от своего члена.
Это я отворачиваюсь первой. Когда моя голова опускается обратно на подушку, кровать снова прогибается, и он уходит, хлопнув дверью.
Я остаюсь в тишине и с очередным набором противоречий, намного худших, чем предыдущие.
Небо льдисто-голубого цвета потемнело несколько часов назад, и теперь мое беспокойство освещено лунным светом и торшером в углу библиотеки. Сейчас я бы не смогла уснуть даже если бы страдала нарколепсией9.
Последние несколько часов я вышагивала по ковру, прокладывая дорожку от дивана к плохо сделанной книжной полке. Рутина хорошо отточена: я беру книгу, разламываю корешок, пропускаю предисловия и таращусь на диаграммы. Затем бросаю ее в кучу «насрать мне на это» перед собой.
В тишине правда звучит слишком громко. Сейчас мне не наплевать только на одного человека и он находится в трех комнатах от меня.
Он пролетел весь путь в Атлантик-Сити, чтобы снять с меня самую тяжелую ношу, и все, что он хотел услышать — спасибо. Это слово терзало меня всю ночь. Я не хотела говорить его, потому что этот человек уже дважды добился от меня пожалуйста, но и потому что… почему?
У каждого мужчины есть мотив, а мотив Рафа вообще не имеет смысла. Если я для него такая несчастливая, почему бы просто не убить меня, а не кого-то от моего имени?
Издав разочарованный стон, я захлопываю Теннис Для Чайников и откидываю голову на спинку дивана. У меня болят все места, к которым он не прикоснулся ранее. У меня постоянно пульсирует что-то в основании черепа, и это усиливается каждый раз, когда я закрываю глаза и вижу яростный взгляд Рафа, когда он кончил в презерватив.
Мне жарко. Лихорадочно. Надеясь, что декабрьский ветер наведет порядок в моей душе, я вскакиваю на ноги и распахиваю дверь, ведущую на палубу. Встаю под ее косяком, ледяной ветер пробирает меня, развевает все мягкие ткани в комнате и шелестит страницами книг.
Онемение охватывает мои голые бедра, а дрожь пробегает по позвоночнику. Внезапно мое внимание к черной бездне ослабевает. Эта дрожь… она исходила не изнутри меня.
— О, нет, нет, нет, — шепчу я. Но прежде чем я успеваю отступить, ночное небо озаряется фиолетовым светом, а посреди
