Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 124
крайней мере, так утверждали сами парламентарии. Даже большинство англичан – от лондонских торговцев до жителей Манчестера – не имели права голоса, но все равно должны были платить налоги.
Тем не менее число непримиримых колонистов продолжало расти. Они не признавали этот принцип, отказывались идти на компромисс и бойкотировали британские товары, требуя отменить налог. В итоге английский парламент аннулировал Гербовый акт, решив собирать доходы иными способами. Таким образом, Британия раз за разом шла на компромисс там, где Америка, согласно их плану, должна была принять на себя часть расходов [17]. Каждый раз, когда парламентарии пытались установить приемлемый налог, они сталкивались с американскими «твердолобыми», которых эта сумма не устраивала. И со временем такие радикалы перестали быть в меньшинстве. Их идеи получали широкое распространение. Несмотря на все упреки в адрес Джорджа Вашингтона, историки редко объясняют Американскую революцию действиями эгоистичных лидеров. Скорее, они склоняются к тому, что причиной стала идеологическая непримиримость и неготовность американцев идти на компромисс. Даже если колонисты были недостаточно сильны, чтобы выдвигать свои требования, для них вопрос стоял однозначно: либо свобода и местные парламенты, либо провал.
Известный историк пересказывает письмо, написанное в 1815 году Томасу Джефферсону одним из отцов-основателей и вторым президентом США Джоном Адамсом. «Что мы понимаем под революцией? – задается вопросом Адамс. – Нет, не войну, – отвечает он сам себе, потому что война не является частью революции. – Подлинная революция, – утверждает он, – происходит в умах людей. Эта трансформация произошла, – позже добавляет Адамс, – благодаря “радикальным изменениям идеалов, мнений, настроений и эмоций американцев’’». Так колонисты обрели новые нравственные понятия и представления о своих политических правах [18].
Историк Бернард Бейлин в труде «Идеологические корни американской революции» аналогичным образом описывает генезис американской преданности идеалам свободы, веры в высокое предназначение и ощущение, что нужно проявлять постоянную бдительность в отношении тех, кто может покуситься на твои права. Другой историк, Паулина Майер, показывает, как радикалы небезосновательно убедили себя, что парламент и корона желают истребить их опасные идеи, вернув колонии в свое полное подчинение. Эти подозрения, похоже, должны были подтвердить так называемые «невыносимые законы», принятые английском парламентом после «Бостонского чаепития» в колонии Массачусетс, Один из видных политических деятелей того периода, Джон Дикинсон, писал, что действия британских властей нельзя объяснить ошибками или эмоциями, «Несомненно, – продолжал он, – у короля сформировалась непреклонная решимость уничтожить свободы подданных». Идея компромисса с такими людьми стала неприемлемой. Диапазон переговоров оставался, но для колонистов это уже не имело никакого значения [19].
Издержки войны создают стимулы для компромисса, но что происходит, когда любой из них оказывается немыслимым хотя бы для одной стороны? Дело не в том, что такой пирог поделить невозможно, а в том, что этого не позволяют сделать принципы, предпочтения и идеи [20].
13 колоний, густонаселенных, богатых, растущих, наверняка могли бы себе позволить предъявить Британии высокие требования. Но полные права и представительство? Эта цена для короны была слишком высокой. Если основываться на реальной военной силе американцев того времени, подобная цена пролегала за пределами разумного диапазона переговоров. Но американские радикалы были не согласны на меньшее, и никакие замещения их не устраивали [21],
Некоторые политологи используют такие «неделимости» для объяснения самых упорных идеологических, этнических и религиозных противостояний. Например, так они объясняют трудности достижения мира между израильтянами и палестинцами. В этом случае группировки с обеих сторон считают неприемлемыми любые уступки – будь то вопрос границ, право возвращения, контроль над Иерусалимом или возможность использовать отдельные священные места, Их контраргумент очевиден: ничто из этого физически невозможно поделить! Но в истории даже такие «неделимые» пироги делились неоднократно [22]. Это «неделимости» – идеологические, поэтому в сознании истинно верующего цена компромисса слишком высока. Иными словами, технически разделить можно всё. Главное, чтобы стороны приняли это деление.
Одержимая приверженность соблюдению прав человека – одно из величайших революционных достижений человечества. Если все стороны конфликта верят и поддерживают идею равных прав, это оказывает огромное миротворческое воздействие. Каждая группа интернализирует страдания, которые может принести война противнику. Проблема для мира возникает, когда только одна сторона убеждена, что ее права неотчуждаемы. Если я считаю, что только моя группа обладает неотъемлемым правом на кусок земли, представительство или господство, я в меньшей степени готов идти на компромисс. Никакая цена не покажется слишком высокой, чтобы сохранять статус-кво. Такая идеологическая неделимость ликвидирует любую возможность переговоров.
Полагаю, именно так следует понимать стремление к самоопределению. Американские колонисты отказались подчиниться. Так же в свое время поступили алжирцы, католики Северной Ирландии, чеченцы и десятки других антиколониальных и сепаратистских групп во всем мире. Некоторые уступки – скажем, империализму или господству – слишком оскорбительны для человеческого достоинства. Рассуждая об обитателях колоний, психиатр и философ Франц Фанон писал: «Те, кого ведут на расстрел, не думают о том, что их гибель может привести к повторению прошлого. Они готовы идти на смерть ради настоящего и будущего». Для таких людей стремление к независимости, свобода действий и понимание своих прав перевешивают любые стимулы для переговоров. Мирные, но неравные компромиссы для них неприемлемы. «Мы восстаем, – писал Фанон, – просто потому, что по многим причинам больше не можем нормально дышать» [23].
Доставляет ли людям удовольствие насилие как таковое?
Билл Бафорд стоял на промозглой железнодорожной платформе в Уэльсе и прихлебывал чай, ожидая своего поезда в Лондон. Внезапно тишину зимнего вечера нарушил голос из репродуктора, который сообщил, что прибывает поезд вне расписания. Голос вежливо попросили всех отойти на 10 футов от края платформы. Пока Билл обменивался недоуменными взглядами с соседями, станцию стали заполнять полицейские.
Вскоре появился состав. «Я никогда не видел поезда, настолько забитого людьми», – вспоминал Бафорд. В вагонах происходило нечто среднее между гулянкой и потасовкой. Пьяные и буйные мужики скандировали лозунги и пели в унисон. Кто-то пытался разбить оконное стекло ножкой от стола. Так Бафорд впервые увидел «футбольный поезд».
Бафорд приехал в Англию учиться, после чего остался в стране, устроившись работать журналистом. У него дома, в Калифорнии, футбол называли соккером и играли в него в основном дети. В Англии, как понял Бафорд, все иначе. В ближайшие несколько часов он безуспешно пытался найти место в проходящих мимо поездах, забитых футбольными болельщиками. Хулиганы разносили вагоны, выдирали сиденья и крушили все, что попадалось им под руку.
Английские друзья Бафорда не сильно возмущались этими бесчинствами. Скорее, их поразило, что Бафорд никогда не был на футбольном матче. Позже, заинтересовавшись этим феноменом, он посетил несколько игр. Будучи дородным мужчиной 30 с чем-то лет, с шапкой
Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 124
