с лодкой. Он был счастлив и порой забывал про талисман, приобщаясь к естественной жизни природы, как бы становясь ее неотъемлемой частью. Но однажды он проспал до полудня и случайно услышал разговор Маргареты и Ионафана, который навещал его каждый день.
– Опять бедняга кашлял всю ночь, – донесся до него полный сочувствия голос Маргареты, – того гляди, думала, богу душу отдаст. Как надо зайти утром в его комнату, так и боюсь, а вдруг он уже мертвый лежит. А уж исхудал он, как палка. Еще беда – запах от него идет тяжелый. Это уже последнее дело. Не плакать надо, господин Ионафан, а сказать: хоть бы скорей отмучился.
Голос Рафаэля стал таким слабым, что он не мог крикнуть, чтобы прекратить эту ужасную болтовню. Он с трудом встал с постели и, как привидение, появился на пороге.
– Старый негодяй! – яростно прошипел он. – Ты что же, хочешь быть моим убийцей?
– Что вы, господин маркиз! – простонал верный слуга, вытирая слезы.
– Прочь с глаз моих! – прохрипел Рафаэль.
– Да мы просто жалеем вас, – отступая, старалась оправдаться Маргарета, – от души желаю, чтобы вы жили подольше, как наш дедушка!
– Прочь! – Рафаэль боролся с подступающим приступом кашля. – Вы каждый день роете мне могилу.
Теперь все те, кто сулил ему долгую жизнь в этой хижине, пророчили ему скорую смерть.
В тот же вечер, кинув на стол горсть золотых монет, Рафаэль уехал в Париж.
На другое утро он был уже в своем роскошном особняке. Он приказал Ионафану жарче натопить камин – его знобило. Рафаэль оглядел кабинет. Персидские мягкие ковры, старинные гобелены, картина Буше. С каким удовольствием он вместе с Эмилем еще недавно покупал эти прекрасные вещи, украшая стены своего дома. Шагреневая кожа почти не реагировала на эти покупки, была снисходительна к его расточительности.
Ионафан принес ему целую пачку писем. Все они были от Полины. Он вскрыл одно из них и прочитал: «Ты уехал! Уехал от своей Полины. Никто не может мне сказать, где ты. А ведь я бы поехала за тобой на край света и была бы счастлива».
Он равнодушно взял письма и бросил их в пылающий камин. Огонь охватил их, пламя поднялось и загудело. Бумага сворачивалась и чернела. И все-таки там можно было разобрать отдельные слова: «Рафаэль… озябшая, несчастная, я сидела у твоей двери… ждала… неужели ты больше меня не… но моя любовь не гаснет… вечная любовь… умереть».
От этих прочитанных им слов неизгладимая любовь вспыхнула в его сердце. Он схватил щипцы и выхватил из огня то, что еще можно было спасти. Любовью веяло от каждой полусожженной страницы.
– Сходи за господином Орасом, – приказал он Ионафану.
Врач застал Рафаэля в постели, но смотрел спокойно и даже весело, не показав, что вид Рафаэля привел его в ужас.
– Дорогой друг, – сказал ему Рафаэль, – можете ли вы приготовить мне такое особое питье, с небольшой дозой снотворного? Чтобы я все время находился в сонном состоянии.
– Это несложно, я приготовлю его для вас, – ответил доктор Орас, – но все-таки вам придется вставать, чтобы поесть.
– Достаточно одного часа, – прервал его Рафаэль, – спать – это все-таки жить… – прошептал он.
– Господин Орас, есть ли какая-нибудь надежда? – удрученно спросил Ионафан, провожая доктора до мраморной лестницы, покрытой ковром.
– Трудно сказать, – мрачно сказал Орас, – он может протянуть еще долго, а может умереть сегодня вечером. Его губит какая-то неизвестная мне болезнь. Хорошо бы его как-нибудь развлечь, развеселить, уж очень он подавлен, мрачен.
– Ах, сударь, это нелегко, – вздохнул верный слуга.
– Вели никого не принимать, – сказал Рафаэль Ионафану, – даже мою жену, маркизу де Валантен.
Несколько дней он пил лекарство, приготовленное доктором Орасом, и целый день лежал, погруженный в искусственный сон. Он вставал только для того, чтобы утолить голод. Однажды он проснулся несколько позже обыкновенного, но обед был еще не подан.
– Я голоден, негодяй, – сердито набросился он на Ионафана. – Я выгоню тебя! Где мой обед?
Ионафан, незаметно улыбаясь, повел его по темным покоям и вдруг распахнул высокую дверь. В глаза Рафаэля ударил ослепительный свет. Это был его парадный зал, озаренный бесчисленными свечами. Стол сверкал золотом и хрусталем, редчайшие цветы источали тонкие ароматы. Лакеи подавали драгоценные блюда с изысканной едой.
За столом сидели его друзья: Эмиль и Длинный Жак, окруженные обворожительными женщинами с обнаженными плечами. Восторженный крик встретил Рафаэля. Несчастный остановился в дверях, больше похожий на мертвеца, поднявшегося из могилы.
За столом воцарилось смятенное молчание.
Рафаэль дико вскрикнул, захлопнул дверь и ударил старого слугу по лицу:
– Негодяй! Ты решил убить меня?
Он с трудом дошел до спальни, принял двойную дозу снотворного и лег. Его разбудил чей-то нежный серебристый голосок. При свете лампы он увидел Полину. Она склонилась над ним, покрывая поцелуями его лицо.
– Мой ангел, любимый, наконец-то я нашла тебя. Я не знала, что ты вернулся. Мы больше не расстанемся, – шептала она, прижимаясь к нему.
– Оставь меня, уйди, – глухо проговорил Рафаэль, – если ты останешься, я умру.
– Умрешь? – вскрикнула она. – Но я умру тоже. Я не смогу жить без тебя. Но зачем нам умирать? Мы будем жить, мы будем счастливы.
Рафаэль раскрыл сжатую руку и показал ей жалкий лоскуток шагреневой кожи, маленький, как лист брусники.
– Смотри! Это талисман. Он исполняет все мои желания и сокращает мою жизнь, – в отчаянии воскликнул он.
Рафаэль смотрел на Полину, внезапно его охватили воспоминания о ее ласках. Он сжал ее в объятиях, порвал ее платье, покрыл жаркими поцелуями ее плечи и грудь.
Полина отняла у него шагреневую кожу. С ужасом она смотрела, как талисман, щекоча ей руку, сжимается с каждым мгновением.
– Ты ему неподвластна, сокровище мое, – простонал он, выхватывая у нее талисман, – ты меня полюбила до того, как я взял эту проклятую шагрень. А я…
Полина вырвалась из его рук, бросилась в соседнюю комнату и заперла за собой дверь.
– Если я умру, – воскликнула она, – мой любимый будет жив!
Она накинула себе на шею длинный скользкий шарф и постаралась задушить себя, затянув петлю.
– Полина! – закричал Рафаэль. Из последних сил он выломал дверь и увидел, что его любимая лежит на подушках. Страсть охватила его. Как хищная птица он бросился к ней, прижал к себе. Он хотел что-то сказать ей, но только сдавленный хрип вырвался у него из груди. Его дыхание замирало, но холодеющие руки еще судорожно сжимали ее. – Полина… – умирая, прошептал он.
Услыхав шум падения, звон разбившейся лампы, Ионафан и слуги вбежали в комнату. Они разжали его объятия и освободили Полину.
– Зачем? – прошептала она. – Мы с ним неразлучны. Я могу жить только для того,
