и она это прекрасно понимала. Но женщина кипела от ярости и, похоже, нисколько его не боялась — довольно смело с ее стороны, учитывая собравшихся молодчиков.
— Порочные нравы никого не украшают, — заявила женщина, вздернув вверх подбородок. — У нас в городе есть дети и есть люди истинно верующие.
Ее слова вызвали новый взрыв хохота. И я увидел, что смех выбил женщину из колеи, что, несмотря на всю свою отвагу, внутри она очень уязвима.
— Что-то не видать вашего священника, — закричал среди хохота бородач. — Это у него ты одолжила платье?
Тут все загоготали с новой силой.
— А у шерифа позаимствовала яйца, — прибавил еще один парень с маисовой сигарой в зубах.
Шериф опустил глаза и сделал вид, что ничего не слышал. Я сообразил, что звезда шерифа, да и он сам немногого стоят. Звезда — так, украшение, а вот трусость его всем известна и всех устраивает. Я почувствовал великое облегчение: не ему тягаться со Стенсон.
— Джон Карсон! — закричала женщина, глядя в глаза хозяину и щурясь от гнева. — Мы знаем, что в твое заведение ходят негры!
— Темнокожие свободные люди, мэм. У вас с ними проблемы? Деньги в белой руке и в черной руке одинаковы.
Один-единственный темнокожий в этой компании прежде молчал, но теперь подошел к женщине поближе. Он вгляделся в нее, а потом обнажил белейшие зубы, засмеявшись недобрым лающим смехом. Женская толпа с воплем отшатнулась. Можно было подумать, что цветной наставил на них пистолет. Кое-кто начал креститься. Первая женщина стояла окаменев и смотрела на него расширенными глазами, глубоко и часто дыша. Темнокожий ради забавы погладил ее по голове. Лицо у женщины пошло красными пятнами, и всем стало ясно, что она вот-вот расплачется. Я даже маленько ее пожалел, так она перепугалась, а ведь была совсем не молоденькая.
— Оставь даму в покое, Сэл. А то она у нас глазах рассыплется, если ты не угомонишься, — произнес Джон Карсон с издевкой.
Было ясно, что он только подначивает темнокожего Сэла.
Тут из дверей одна за другой стали выходить девушки, им тоже захотелось поучаствовать в скандале. Они расхаживали, покачивая бедрами, задирали юбки, насвистывали и дергали женщин в черном за чепцы. Шериф пригрозил им арестом, но все они знали его как облупленного и совсем не боялись. Одна из них повисла у служителя закона на шее, стала его гладить и призывно улыбаться. Как ни странно, но я подумал, что Дженни не выйдет вместе с ними, но тут появилась и она. В этот момент у меня в животе все перевернулось, и от желания и от гнева разом. Дженни оперлась на перила рядом с Эвертом, глубокий вырез — смотри не хочу, и ноги скрестила одна перед другой, шелковые чулки блестят, будто золотые. Мне она улыбнулась, а увидев Стенсон, нахмурила брови — с вызовом, будто сердилась. Но с первого взгляда было ясно, что эти две девушки могут ссориться сколько угодно, но меньше любить друг друга не станут.
Добродетельные женщины запаниковали, они растеряли весь свой напор, с каким начали выступление. Сбились в кучу, как овцы перед хищником, и замерли, бледные и напуганные. К моему удивлению — и, по правде сказать, не только к моему — их мучениям положила конец Стенсон. Она подошла и громким хриплым голосом заядлой курильщицы попросила девушек угомониться.
— Они боятся, дайте им спокойно уйти.
— Ну и что с того, что боятся? — возразила Каролина, показав в улыбке кривой зуб. Он ничуть ее не портил, из-за него улыбка становилась просто неотразимой.
— По мне, они и так запуганные, дальше пугать неинтересно.
Женщина, которая возмущалась до этого, взглянула на Стенсон с отвращением. Она стиснула зубы, и уголки губ у нее опустились вниз, к подбородку. Ей бы хотелось, чтобы Стенсон на них нападала.
Эб небрежной ковбойской походкой вышла вперед — не назло, не напоказ. Просто она всегда так ходила. Небрежная походка только подчеркивала ее отвагу и красоту. Штаны плотно облегали бедра, золотые шпоры искрились, отбрасывая блики.
Поясню, чтобы всем было ясно. Лично я убежден: если Стенсон до сих пор не избили и не изнасиловали из-за того образа жизни, какой она для себя выбрала, так только потому, что она была матерью. Поэтому Карсон и большинство всяких типов, которые болтаются в салунах, терпели, что она курит, сплевывает, носит джинсы, мужскую рубашку и короткие волосы — свое женское предназначение в этом мире она исполнила. Она побывала под мужчиной, она родила в муках ребенка. Да, она не соблюдала правил, это правда, но самое-то главное она сделала. Парадокс, абсурд — как хотите, но это дало ей свободу. И еще одно: большинство мужчин в этой среде были из тех, что скатились на последнюю ступеньку. Они нутром чуяли, что сами — такие же отщепенцы, как Стенсон, такие же изгои, что сделали такой же выбор и поэтому живут на обочине. Или у них не было другого выбора. Никто из них не ходил в богачах дольше недели, иногда по своей воле, иногда по чужой. Большинство из них были одиночками: одни потеряли семью, другие — ее уважение. И за их снисходительностью к Стенсон порой таилось восхищение — я это чувствовал. И даже некоторое подобие уважения, порожденного страхом. Да, Эб внушала им и страх тоже, но они скорее отрубили бы себе палец, чем признались в этом.
Когда Стенсон двинулась к непримиримой воительнице, мужчины смотрели на нее с симпатией: она была чудачкой, но всегда держалась мужественно, а это им по душе.
— Не прикасайся ко мне! — закричала женщина, когда Стенсон остановилась перед ней, скрестив на груди руки.
— И в мыслях не было. А ты давай собирай не медля своих товарок, и отправляйтесь по домам.
— Ни за что! — злобно заявила женщина.
— Вы уйдете, и очень быстро, потому как я сейчас помогаю тебе выйти из тупика, в который вы сами себя загнали. Вы тут уже здорово всех раздражаете.
— Оставь их, Стенсон, — пробурчал Эверт. — Они сами хотят, чтобы их маленько пощипали. Может, кому-то из них и хочется быть жертвой.
— Ничего такого им не надо, — отозвалась Стенсон, не оборачиваясь. — Они просто не понимают, с кем имеют дело.
Шериф попытался выгадать время, воспользовавшись вмешательством Эб.
— И в самом деле, не разойтись ли нам по домам? А позже мы с вами всё это обсудим.
— Трус! — выпалила прихожанка с пучком. — Трус и охальник! Вы тоже бываете в этом позорном месте, вы извалялись в грязи не меньше их!
Но она уже отступала, эта боевитая предводительница, собирая
