сегодня пирогов, – печально выдохнул боярин Филимон, опираясь на посох. – Как есть, не видать…
И тут дверь вновь приотворилась, и из нее высунулся нос царя Антипу.
– Вы, крали, зачинайте пироги печь! Поглядим, каковы вы в хозяйстве. А вы, мыслители, – нос повернулся к боярам, – сгоните сюды плотников, пущай пристройку к терему строють, да пошустрее!
– Для нас? – обрадовался боярин Трофим, тыча в себя пальцами.
– Для энтого вот кашалота, – ткнул царь Антип посохом в сторону Милославы. – Он… то есть она в двери не войдеть и в терем царский не вместится. И яму пущай на задах выроють, водой наполнят для цваревны энтой, покамест не изжарилась. О-хо-хо!
Дверь с хлопком закрылась.
Сундук Трофимов, вздрогнув, съехал по ступенькам.
И наступила звонкая тишина. Лишь слышно было, как гулко дышит Милослава, вздымая богатырскую грудь, тихонько вздыхает так ничего и не понявшая Глафира и гыркает-похрюкивает царевна-лягушка, разморенная жарой.
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!..
Глава 6. Не в пирогах счастье
– Икван, а Икван? – Лягушка перебрала лапками по полу.
– Чегось тебе, зелена девица? – буркнул Иван, влезая на печь.
– А пироги-то квак?
– Чего квак-то?
– Печь али не печь?
– Пеки!
– Твак я же лягвушка!
– Как за муж, так об том не вспоминала, а как пироги печь!..
– Да квак я их печь-тво будву?
– Квак, квак? А вот твак!
Иван уселся на печи, ноги свесил и принялся стягивать сапог, толкая один другим.
– И на квой они нужны-тво? – С лягушки стекала вода, образуя на чисто выдраенном полу приличную лужу – сердобольный Иван из ведерка ополоснул, чтобы не изжарилась ненароком царевна. – Квиданное ли дело, чтвоб цваревны гвотовили!
– У бати поспрошай, на квой.
Один сапог грохнулся на пол, словно гирю пудовую уронили.
– Можвет, квупить где?
– Но-но! Готовь давай!
Второй сапог бухнул по полу рядом с первым. Иван Царевич потянулся, завалился на печь и отвернулся к стене.
– А я посплю покеда. Разбудишь к ужину.
И захрапел.
Лягушка раскрыла было рот, но не нашлась, чего в ответ молвить. Да и что тут скажешь. Пирогов она отродясь не готовила, и не чаяла даже, что придется когда. Виданное ли дело: ей, дочери самого Кощея Бессмертного, какие-то пироги месить да всяких остолопов престарелых ими кормить! Что за блажь такая, в самом деле? Неужто настолько обеднело Тришестое, что на стряпух средств не хватает?
В дверь кто-то тихонько поскребся.
– Квойдите! – отозвалась царевна-лягушка, поворачиваясь к дверям.
Дверь, скрипнув, приотворилась, и в нее просунулась голова Андрона.
– А, твы этво!
– Я, государыня, я.
– Чвего слышно?
– Да много чего, матушка. – Андрон приотворил двери пошире и потер ладошки, косясь на печку и не смея переступить через порог. – В обчем, то дело серьезное.
– Твы насчет чвего?
– Дык насчет пирогов, государыня.
– И?
– Антипка-то в башку вон чего взял: чья баба, значится, лучшей хозяйкой окажется, тому и государство передаст.
– Квон оно ква-ак, – задумчиво протянула лягушка, глядя в окно на вечернюю зарю.
Солнце уже коснулось верхушек деревьев ее родного леса. В лесу болото, комары – зудят, на язык так и просятся. И захотелось Кваке плюнуть на все разом да и воротиться обратно. Любила она свое болото, но от папеньки передалась ей жажда власти, тянуло к этому делу, будто кота к сметане…
– Именно так, государыня, – принялся кланяться Андрон. – Токма Данилке-то трон ентот ни к чему – ему бы только по полям скакать, по лесам, о Козьме и вовсе молчу.
– А Икван?
– Странный он, – замялся Андрон. – Не поймешь, чего на уме.
– Значвит, пирогви нужны? – уточнила лягушка, оборачиваясь к прислужнику своему.
– Нужны, матушка-государыня, ох, как нужны! Токма сами вы должны испечь.
– Да твы с ума чтво ль рехнулся? Я их отродясь не делывала!
– Что же тады делать? – расстроился Андрон. Уж больно хотелось ему вновь возвыситься, не при царе Антипе, так при лягушке этой. А там пущай уж квакает, сколь ей заблагорассудится, чай не первый день Андрон при дворе. Ух, он и развернется!..
– Пирогви печь!
– Кто ж их печь-то будет, государыня? Мы тому не обучены.
– Квасилиска и будвет.
– Это… – ткнул пальчиком Андрон, вскидывая брови от догадки, озарившей его.
– Она, она.
– Да с чего ж енто ей пироги-то вам печь? – усомнился Андрон.
– Найдется с чвего, – хитро заблестели глаза у лягушки.
– Энто хорошо! – опять потер ладошки Андрон.
– Хворошо-то хворошо, толькво привесть ее сюдвы надобно, – задумалась лягушка.
– Да как же это сполнить-то, государыня?
– Пойдешь на болотво, скважешь, мол, требвует твебя Квака Квощеева, с выгодвой.
– Ага! – Андрон подхватился, но лягушка вытянула лапу.
– Поствой!
– Чего еще изволите, государыня? – прогнулся Андрон, застывая у лестницы.
– Платье изкволю.
– Платье? – подивился Андрон прихоти лягушкиной. – Дык к чему оно вам?
– Неси, не рассуждвай! – хлопнула лапкой лягушка по мокрому полу. Брызги разнеслись во все стороны, заляпав стены и беленую печь.
– Слушаюсь! – выпучил глаза Андрон в служебном рвении и скатился с лестницы.
Пока Андрон копался в царской кладовой, выискивая подходящую лягушке одежу и размер на глаз прикидывая, взяло его сомнение – больно в лес ему идти не хотелось. К тому же к болоту. Да еще и – ей-ей! – тащить обратно на горбу вторую жабу придется, а он у него, горб-то, не казенный, чай, будет. От первой-то ноши насилу отошел. Думал он как быть, думал, и осенило вдруг его: а пошлю-ка я в лес Федьку – тот за рубь хоть самого черта с краю света притащит!
Андрон свалил обратно в сундуки вещи, подхватил выбранное платье – и бегом обратно. Влетел в комнатушку Иванову да так и обмер: нет лягушки и в помине, а у печки стоит девица красная, широкобедрая: кожа белая, губки алые бантиком, шевелюра рыжая копной топорщится, глазищи здоровые, черные, в сумраке вечернем блещут. И прикрывается девица лоскутом зеленым. Головой Андрон мотнул, пригляделся: не лоскут то вовсе, а кожа лягушачья, как есть.
Сглотнул Андрон в страхе-смущении, не знает, как быть. А лягушка-девица и молвит ему:
– Ну, чего вылупился? Зенки поломаешь.
– Дык… – засмущался Андрон еще больше. То вправо глянет, то влево, а то опять мельком на девицу.
– Платье давай, дурень!
– Ох, простите, государыня! – опомнился Андрон. – Не признал я вас.
Зажмурился он сильно, голову отвернул, пару шажков сделал и, не глядя, платье девице протягивает руками дрожащими. Зашуршало платье, знать, все уже. Приоткрыл один глаз Андрон, потом другой и разулыбался. Стоит пред ним девица, красуется, платье ручками холеными оправляет.
– Как я тебе? – спрашивает.
– Во! – выставил вверх большой палец Андрон и слюньки сглотнул.
– На тебе шкуру. – Квака
