той ночью. И я согласилась.
Губы шерифа Келлера стали тонкими, как и тогда, когда я рассказывала эту историю в первый раз.
— Ты когда-нибудь встречалась с Трентом на скале Поцелуев?
Я отрицательно качаю головой.
— Слова, пожалуйста, Маккензи.
— Ой, простите, — кротко бормочу я и откашливаюсь. — Нет. Я так и не добралась до скалы Поцелуев.
— Почему?
— Пока я спорила с Мэдисон, я проговорилась, что Трент и его друзья будут ждать меня на скале. Она была недовольна этим. В течение многих лет она пыталась попасть на их радар, и я думаю… думаю, когда она увидела меня с Трентом, ей показалось, что я каким-то образом предала ее. Поэтому она пошла вместо меня. Она велела мне перестать притворяться той, кем я не являюсь. Вместо того, чтобы пойти на скалу и встретиться с Трентом, я позволила Мэдисон отправиться вместо меня. У меня действительно не было выбора.
— И ты осталась дома до конца ночи? Не сбежала, чтобы увидеться с кем-нибудь еще? — спрашивает он, вопросительно приподняв бровь.
— Нет, сэр. Я приняла душ, легла в постель и проснулась на следующее утро, когда… — я замолкаю, мое горло сжимается от эмоций и не дает сказать. Влага обжигает глаза, и я сердито вытираю веки, не желая, чтобы камера запечатлела мои слезы. — После того, как вы пришли… п-после новостей… я- я… ну, я выбежала из дома во двор.
— Что заставило тебя побежать к корту?
— Я знала, что они будут там. Они всегда проводят там время. И мне нужны были ответы.
— Что произошло, когда ты добежала до места?
Мой подбородок дрожит, и я зажимаю нижнюю губу между зубами, пытаясь держать себя в руках. Я закрываю глаза, снова и снова прокручивая в голове каждую ужасную деталь.
— Я умоляла Трента рассказать мне, что случилось с Мэдисон прошлой ночью. Они вели себя так, будто я… никто. Они закричали и велели мне проваливать.
— И ты это сделала? Ушла?
— Да, я побежала домой, но на полпути я просто… упала. Вот где вы меня нашли.
— Спасибо, Маккензи. Думаю, это все, в чем мы сейчас нуждаемся. Мы позвоним твоим родителям, если нам понадобится еще одно заявление или любая другая информация от тебя. Звучит хорошо?
— Да, — бормочу я, поднимаясь на ноги.
Я иду домой со станции как в тумане. Поскольку я несовершеннолетняя, шериф Келлер должен был получить разрешение от моих родителей перед допросом, и со всем происходящим я последнее, о чем думали мои родители.
Всю дорогу домой я смотрю на все свежим взглядом — будто не видела этого раньше. Ничто в Ферндейле уже не будет прежним. Больше никаких семейных визитов в Знаменитую Пироговую лавку Яна. Больше никаких прогулок по Мэйн-стрит после школы с Мэдисон. У нас не будет… нет, у меня… у меня никогда больше не будет этих общих моментов.
Когда я наконец добираюсь до дома, я не удивляюсь, когда открываю входную дверь и встречаю тишину. Моих родителей нет. Вместо того чтобы зацикливаться на этом, я тащусь вверх по лестнице и вместо того, чтобы толкнуть дверь своей спальни, как я знаю, что должна, я открываю дверь спальни своей сестры. Ее комната безупречна и… зрелая. По Мэдисоновски, насквозь.
Шелковые простыни на ее кровати все еще смяты после того, как она встала прошлым утром. Сколько бы раз я ни подчеркивала ей, как важно каждое утро застилать постель — чтобы не было пауков, насекомых и т. д. — она никогда не слушала. Я занимаю ее комнату, и она не ругает меня за вторжение в ее личную жизнь и не кричит на меня, чтобы я жила своей жизнью. Я протягиваю руку и кладу ей на подушку.
Мое лицо сморщивается, и прерывистое рыдание вырывается из груди, эхом отдаваясь в тишине ее спальни.
— Ох, Мэдс, — хнычу я, позволяя слезам проложить горячие дорожки по моим щекам. — Почему ты просто не позволила мне пойти на эту дурацкую скалу? — шепчу я почти сердито.
Я жду, что она ответит умным замечанием, но она так и не отвечает. Осознание того, что она никогда, никогда больше этого не сделает, поражает меня в полную силу. Я падаю на кровать Мэдди и плачу. Плачу, пока у меня ничего не остается.
— Что ты делаешь?
Испуганный голос заставляет меня резко выпрямиться на кровати. Я чувствую себя дезориентированной.
Моя рука взлетает ко лбу, когда волна головокружения захлестывает меня от столь быстрого движения.
— Вставай. Немедленно. Иди, пока он тебя не увидел.
Настойчивость в голосе моей мамы врезается в меня. Я смотрю вниз и вздрагиваю, когда вижу, где заснула. Должно быть, я плакала, пока не уснула на кровати Мэдди. Я даже не слышала, как родители вернулись домой. Мама неподвижно стоит в дверях. Ее кожа бледнее, чем я когда-либо видела. Словно она только что увидела привидение.
Я медленно встаю с кровати и пытаюсь поправить простыни, но ее слова ударили меня, как хлыст, заморозив движения и отправив в мир боли. Это медленная утечка, которая просачивается в мою грудь, непрерывно капая. Мне хочется стереть это, но я не могу пошевелиться.
— Прекрати! Просто… перестань трогать ее вещи. Пожалуйста.
Мои легкие сжимаются от боли.
— Мама, я…
— Что, черт возьми, здесь происходит?
Мой желудок сворачивается сам в себя, в тоске, в звуке его голоса. Я рискую и бросаю взгляд в его сторону и вздрагиваю от гнева, написанном на его лице, когда он видит мою фигуру, все еще парящую над кроватью.
— Я задал вопрос. — он повышает голос, обвиняюще переводя взгляд с меня на маму. — Ну?
— Я была расстроена. Мне просто нужно было почувствовать себя рядом с ней. Я не собиралась засыпать на кровати. Должно быть, я потеряла счет времени. Мне жаль.
Я скрежещу зубами, подавляя рыдания.
По лицу мамы уже текут свежие слезы, и что еще удивительнее, я вижу, как в глазах отца собирается влага. Его следующие слова, как выстрел в сердце.
— Один день, Маккензи. Ты не могла дать своей сестре хотя бы один чертов день?
Гнев и печаль, с которыми он смотрит на меня, разрывают мне сердце. Он смотрит на меня так, словно проблема во мне. Как будто это из-за меня. И хотя он никогда бы не сказал этого вслух, я знаю, что он хотел бы, чтобы это была я, а не она.
— Прости, — задыхаюсь я.
— Выходи.
Все время, пока он это говорит, он пристально смотрит на меня. Глаза, такие же, как у
