и милиция вся, по словам Веры Ивановны, была отправлена в Москву, пропала у Сазоновых внучка. Привезли ее к бабке и деду на летние каникулы как раз из Москвы.
– Красивая девочка, и одета была как кукла, – вздохнула своим воспоминаниям старушка, – гуляла с другими детьми, пошли они к пруду и пропала, как корова языком слизала. Только что была со всеми, а глядь, нет ее. Сазониха в крик, мы, соседи, все повыбегали, ищем, пацаны в пруд ныряли весь день, думали, что утонула. Милиция заявление через трое суток только приняла, когда понятно стало, что живой не найдут.
– Тело нашли? – спросила я.
– А как же! Аккурат в сарае у Кащеных и нашли. Всякое с ней сделали, снасильничали, убили и закопали, но неглубоко. Собака милицейская и нашла. Старого Кащена понятно сразу арестовали, ну он и сознался.
Я посчитала в уме, что «старому» Кащену было лет сорок – сорок пять, но пока решала не уточнять. Может тогда Вере Ивановне, не старой еще женщине, он казался таким, а может год перепутала, и вообще сейчас это было не важно.
– Витька как с цепи сорвался тогда. Бегал везде и орал, что отца подставили, потом озлобился и начал пить. Пил он страшно. Жена ему попалась хорошая, не бросила его, тянула и его, и сына ихнего. А Витька только пил и во всякие неприятности попадал. Но тогда советская власть уже была не та, так что ему все с рук сходило, чтобы не случилось – сказала Вера Ивановна тоскливо.
– А что случилось?
– Так опять! Девочка опять пропала! Но наша, местная девочка. С соседней улицы. Пошла в музыкальную школу и не дошла. Тут уже милиция ждать не стала, сразу и заявление приняли и искать начали. Приехали к Витьке домой, а он на дереве висит.
– А тело?
– Не нашли. Жена Витькина с сыном сразу уехали от греха подальше. А теперь вот сын его вернулся, а участковый и не чешется и мер никаких не предпринимает!
– Так, а какие меры он должен предпринимать? – удивилась я.
– Ну дык девушки же эти! Ну та, что пропала, и новая. Понятно же кто убийца! – старушка опять начала рассказывать о чем-то ей только известном так, вроде бы я все уже знаю.
– Кузьмина! Что тут у тебя? – на пороге стоял капитан Сухов, мой непосредственной начальник.
– Вот жалоба на участкового, товарищ капитан, – начала я, но Сухов перебил:
– Это не к нам! Заканчивай давай!
Вечером я все думала о рассказе Веры Ивановны. И когда думала, особенно о том, что она все-таки успела рассказать мне о нынешнем Кащене пока я провожала ее до ворот, то мысли мои сами собой возвращались к утренней девушке с лиловыми запястьями. Надо было бы с кем-то посоветоваться, но не с капитаном Суховым же.
– Добрый вечер, Пал Петрович! Не сильно Вас отрываю? Удобно разговаривать?
– Ну было бы неудобно, Катя, я бы и не ответил. Что случилось?
– Даже не знаю, с чего начать… Тут такое дело…
– Хочешь, подъезжай, если не удобно по телефону.
– Нет, нет, никакой тайны. Просто приходила одна бабулька сегодня, знаете, из бдительных, говорит, что у нее сосед держит девушку запертой в частном доме, – и я замешкалась, не зная, стоит ли рассказывать о девушке из аптеки, она вроде как к делу пока не относилась.
– Заявление подала?
– Да, подала. И заодно на участкового. Ему она тоже сообщала, но он не реагирует по ее словам.
– А ты ему звонила?
– Звонила. Он сказал, что проверял сигнал и там все нормально, это сожительница соседа, жива-здорова.
– Ну так что ты разпереживалась? Вроде как не первый год работаешь, должна таких бабулек знать.
– Она мне рассказала кое-что о семье этого соседа, и я проверила, все правда, года только немного перепутала. В 1984 году дед нынешнего владельца дома был обвинен в изнасиловании и убийстве малолетнего лица, а отец подозревался в аналогичном преступлении спустя двадцать лет. Вернее, там тело не нашли, но он был главный подозреваемый.
– Ну это ничего не значит, вообще-то, хотя… Ну сходи сама, посмотри на него, соседа этого, чтобы быть спокойной. Хочешь, я с тобой съезжу?
На следующее утро я шла на работу в глубине души надеясь и боясь одновременно, что в доме по улице 40-летия Октября встречу девушку с давно некрашеными волосами.
Пал Петрович уже ждал меня, собрав вокруг себя толпу бывших сослуживцев.
– Ты где ходишь? – спросил меня Сухов нетерпеливо, – Пал Петрович вот просит тебя с ним отпустить. Надо «корочкой» посветить.
Я было открыла рот сказать, что как раз наоборот все: не Пал Петровичу нужна моя «ксива» чтобы зайти туда, куда частное лицо не пустят, а мне нужен он с его опытом и проницательностью, но посмотрев на него, промолчала.
– Уважаю, Катюха, научилась молчать, – похвали он меня, когда мы уже сели в машину ехать по адресу.
– Что мы соседу скажем?
– А ты молчи, я говорить буду. Пока не решил, что, посмотрим по месту.
Навигатор привел нас к дому «сорок шесть». Пал Петрович придержал меня за локоть:
– Погоди выходить, давай осмотримся. Вот значит дом «сорок восемь, значит тут твоя старушенция живет.
Мы остановились прямо напротив нового из красного лицевого кирпича двухэтажного дома. Коричневые глухие ворота, рядом такая же калитка. У меня как-то не вязался образ Веры Ивановны с этим домом.
– А тут значит наш подозреваемый, – сказал Пал Петрович.
Вот он скорее мог быть домом моей вчерашней посетительницы: сильно обветшалый, грязно-желтого цвета с облупившийся местами штукатуркой. Картину дополняла давно не крашенная ограда и покосившая калитка, висевшая на одной петле.
Улица была пустынна: ни души.
– А вот теперь пошли! – сказал Пал Петрович, и мы двинулись к дому Кащеных.
Мы зашли во двор, и пройдя шагов десять, не больше, по щербатой асфальтированной лет пятьдесят назад дорожке, завернули за угол к входной двери. На всем лежала печать неустроенности и давнего запустения: доски, черные и прогнившие от времени и сырости, прикрытие куском уже дырявого местами рубероида, лежали прямо посредине двора, грязная явно когда-то подгоревшая с чем-то съестным кастрюля, которую вынесли тогда во двор, но так и бросили, клочки разросшихся кустов. Тут же стояла маленькая, вросшая в землю будка, но собаки видно не было.
– Хорошо живут, нечего сказать – прокомментировала я, а Пал Петрович промолчал.
Он постучал в старую рассохшуюся дверь с ярким золотым пятном нового замка на ней, такой же новой, неуместной на ней дверной ручкой. Безрезультатно.
Обойти дом не получилось, дальше кусты
