у нее был успокаивающий голос. Она смотрела смыкание связок на видеозаписи, которую они только что сделали с Женей.
– Никогда еще мне не засовывали лампочку в нос.
– Ну, это оказалось не страшно, да?
– Да.
Екатерина повернулась к Жене с озабоченным выражением лица.
– Давайте резюмируем: десять лет назад вы просто проснулись без голоса. Вы ничем не болели, в аварии не попадали. Голоса не было три дня, а потом он вернулся, но не до конца. И стал вот таким, как сейчас.
– Да, – сказала Женя с кислым выражением лица.
– А какой голос у вас был? Звонкий? Громкий?
Женя открыла рот, но осеклась. Она растерянно посмотрела на Екатерину.
– Я не знаю. Сначала я часто слышала свой голос во сне. Он был такой, как раньше. Но года через два-три мне перестали сниться такие сны. Я не помню, какой мой настоящий голос.
Екатерина повернулась к компьютеру, полистала снимки горла, которые они только что сделали.
– Я думаю, что мы можем натренировать эту складку, которая стоит. И вернуть голос. Может быть, не на сто процентов, но все же.
– Правда?
– Да. А пока идите домой, я покажу ваши снимки главному специалисту. Он в таких делах лучший. Запишитесь через пару дней. К этому времени мы продумаем формат лечения.
Женя встала на ватных ногах и вышла из кабинета. Сердце учащенно билось. Дыхание усилилось.
«Как бы на радостях не словить паническую атаку», – подумала девушка и села на кожаный диван у ресепшена.
Скоро череда вопросов от незнакомых людей закончится, скоро Женя будет чувствовать себя собой, без трещин. Она будет такой же, как все.
Эта мысль встряхнула ее. Женя почесала подбородок, вспоминая, как часто ей говорили комплименты насчет голоса. Да, расспросами мучили чаще, но и комплименты бывали.
Мужчинам нравился томный тембр, им нравилось с ней разговаривать. Девушки говорили, что это необычно.
«Кем же я буду, когда снова заговорю звонким голосом?»
«Как он, мой тот голос?»
«Будет ли он запоминающимся?»
Мысли пролетали в голове у Жени, цепляясь одна за другую.
– Девушка, вы записываться будете?
Женя вздрогнула. Она посмотрела на уставшую женщину с пучком на голове за стойкой ресепшена и прошептала:
– Нет, спасибо!
– Тогда запишитесь по телефону потом сами.
Женя обернулась. Она стояла у дверей и держалась за ручку.
– А мне не надо. И потом не надо. Вообще не надо!
И счастливая выпорхнула из дверей в лето.
Ольга Мухина. Мои шрамы
– I don’t get it. I don’t get what I did wrong.
– Not everything’s a lesson, Ryan. Sometimes you just fail.
The Office
Я лишусь всякой власти над своим текстом, он будет выставлен на обозрение, как когда-то мое тело в Отель-Дье.
«Событие», Анни Эрно
1
лето 2019
Наверное, в июне девятнадцатого я родилась еще раз – как личность. Прошли годы, но о многом мне все еще страшно рассказать: зверь внутри знает, меня найдут; мышцы готовы парализовать тело. Единственное, что продолжает движение, – мое сердце. Стук в дверь, оклик по имени в толпе, знакомый облик в чужом лице. В такие моменты сердце слышно из космоса.
Рождаться заново больно, может, как и в первый раз. Мое умение замирать, когда мать возвращалась домой после работы, ожидание, что кто-то спасет меня, мои реакции не подходили для взрослой жизни. Я злилась, что у меня нет ни знаний, ни таланта, чтобы обеспечивать себя; ни понимания, что такое быть самостоятельной. Я не была подготовлена к жизни, которую пришлось начать, и узнала об этом, сидя в дешевой съемной квартире без стиральной машины, в полной изоляции и в финансовой зависимости в первый месяц. Я рушилась заживо. Вокруг не было ни одного чертова свидетеля.
Внутри я истошно кричала. Я злилась.
С первой съемной квартирой мне помог С. Наверное, он сделал много хорошего для меня, но я помню его лишь по трем фразам:
– Когда ты идешь, у тебя нога косит. Разворачивай ее.
– Это еще операция нужна. (Почему он вел себя так, будто это его забота?)
– Ты даже о себе позаботиться не можешь.
Дальше стараюсь не вспоминать.
В той квартире случилась одна из тяжелых ночей. Тело подавало сигнал тревоги. Зверь внутри учуял смерть, но не был к ней готов: я верила, что мир собирался раздавить меня.
Что делать? Скорая? Там засмеют или унизят.
Ужасно хотелось позвонить С. Мне нужен был рядом человек как подтверждение, что мои ощущения – ошибка. Я отправила несколько сообщений. Помню, что просила о помощи. Наверное, пыталась позвонить.
– Поздравляю, ты своего добилась. Что тебе нужно?
Как так получилось, что он – единственный, кого я могла попросить помочь?
Хорошо помню, как в горле застряла моя душа, как стыд облизывал тело. На что я рассчитывала? Как отмотать время? Вот бы этого звонка не было. Мое существование невыносимо.
Я положила трубку и закричала в подушку.
В те месяцы мое лицо часто было опухшим. Я стала регулярно произносить «сегодня была тяжелая ночь» – это значило, что перед сном я плакала, задыхалась, терпела боль в груди; я верила, что вот-вот умру и никто этого не заметит.
* * *
лето 2018
Я пришла в гости к Ф. Его родители знают, они уже нашли врача, записали меня к нему. Они все решили, я – нет.
Эта женщина больше не оперировала, но преподавала студентам медицинской академии. Когда мы пришли к ней в первый раз, Ф. назвал меня своей двоюродной сестрой (глупость). Женщина осмотрела ноги, таз, спину. Попросила наклониться, попросила лечь. Она долго объясняла, как положение стоп и таза влияет на тело. Я видела в ней преподавателя, хорошо знающего свое дело. Я должна была слушать, но в кабинете осталась только оболочка. Мне хотелось закончить эту инсценировку.
Позже меня познакомили с хирургом. Женщина в возрасте, такие держат всю больницу в кулаке. Я ложусь на кушетку и слышу, что мне нужны две операции вместо одной.
– <…> аппарат Илизарова.
Что?
– Ну это потом, когда сможешь полгода дома сидеть.
Нет, нет. Это просто невозможно. Я не стану этого делать со своим телом.
* * *
200Х
Думаю о болях в животе (вдруг аппендицит?), провожу пальцем чуть ниже правого ребра, представляю шрам. Я сделаю все, чтобы не попасть на операционный стол.
* * *
2018–2020
Лучшее время для операции – весна или осень. Хирург разрезал кожу и мышцы на моей ноге через два года после того, как я увидела образование на рентгеновском снимке.
