у него был в гостях Игорь Грабарь.
Трудно передать, что тогда случилось с пылким юношеским сердцем! Подумать только! Сам Чайковский! Сейчас, здесь, не в театре, среди толпы восторженных обожателей, а в домашней дружеской обстановке, где с ним можно и словом перемолвиться!
Чайковский оказался очень прост и обаятелен в общении, юноша не почувствовал никакого высокомерия в тоне почтенного классика. Грабарь уже был бесконечно рад нечаянной встрече с любимейшим своим композитором, но еще не представлял, какой подарок приготовила ему судьба.
Когда гости радушного хозяина стали расходиться, оказалось, что Чайковский и Грабарь поселились недавно в одном и том же доме на углу Малой Морской и Гороховой. Невероятно! Чайковский сам предложил юноше пройтись вместе пешком. Молодой художник был уже на седьмом небе. «Надо ли говорить, как я был счастлив, — вспоминал он потом, — я не только познакомился с композитором, которого прямо боготворил, но имел возможность еще с глазу на глаз говорить с ним. — Мы пошли по набережной Невы, — описывал потом позднюю прогулку Грабарь, — была чудная лунная ночь».
Однако путь до общего в то время дома оказался не безоблачным, получилось так, что дело дошло до спора и даже некоторого раздражения Петра Ильича.
— Вот вы ведь художник, — обратился композитор к молодому человеку, — зачем же в университет пошли?
На это находчивый юноша вспомнил, что и сам Чайковский до консерватории учился в Училище правоведения. На эти слова композитор ответил улыбкой, но вот утверждение молодого художника, что «гении творят только по вдохновению», вызвало бурный эмоциональный отклик.
— Ах, юноша, не говорите пошлостей! — с досадой воскликнул Чайковский. — Вдохновения нельзя ожидать, да и одного его недостаточно: нужен прежде всего труд, труд и труд. Помните, что даже человек, одаренный печатью гения, ничего не даст не только великого, но и среднего, если не будет адски трудиться. И чем больше человеку дано, тем больше он должен трудиться. Я себя считаю самым обыкновенным, средним человеком… Нет, нет, не спорьте, я знаю, что говорю. Советую вам, юноша, запомнить это на всю жизнь: вдохновение рождается только из труда и во время труда. Я каждое утро сажусь за работу и пишу. Если из этого ничего не получается сегодня, я завтра сажусь за ту же работу снова. Так я пишу день, два, десять дней, не отчаиваясь, если все еще ничего не выходит, а на одиннадцатый день, глядишь, что-нибудь путное и выйдет. Упорной работой, нечеловеческим напряжением воли вы всегда добьетесь своего и вам все удастся больше и лучше, чем гениальным лодырям…
Юность любит не соглашаться и спорить, поэтому молодой Грабарь даже собственному кумиру готов был возражать.
— Но вот мне разные работы заказывают, и что же, я должен со всей душой к ним относиться, если это творчество не по моей воле возникло?
— Работать по заказу даже лучше, чем по своей охоте, — воскликнул Чайковский. — Я сам все работаю по заказам, и Моцарт работал по заказам, и ваши боги — Микеланджело и Рафаэль…
Разговор двух нечаянных ночных спутников мог продолжаться и дальше, но они уже подошли к дому. Швейцар открыл дверь.
Восторженный художник не заснул до утра, вспоминая мельчайшие детали, каждое слово счастливой встречи. Как настоящий дар судьбы воспринял он эту прогулку. Даже много лет спустя Грабарь вспоминал ее очень живо: «На мою долю выпал счастливый случай встретиться с Петром Ильичом Чайковским и беседовать с ним. На всю жизнь осталась в моей памяти эта встреча, сыгравшая чрезвычайно важную роль в формировании моей личности, в моем творческом росте».
Только понадобилось время, чтобы понять: счастливый случай — не прогулка вдвоем со знаменитым композитором, а вот тот, неожиданный, сложный случившийся разговор между ними.
Слова Чайковского, с которыми так хотелось спорить на улице, залитой лунным светом, стали по зрелому размышлению одной из главных жизненных заповедей для Игоря Грабаря. Именно благодаря им художник добился многого. Истинным счастьем было вовремя услышать их.
Порой счастье не просто остается памятью о блаженных минутах, а служит путеводной звездой.
Глава 14
Малая Монетная, 21/9 — Рюрик Ивнев
«Ни один поэт не был так кровно связан с Петербургом, как Блок. Казалось, что он дышит петербургским воздухом даже тогда, когда бывает вдали от него. Тени Блока витают по всему городу, особенно по тем местам, где он бывал часто. Петербург неотделим от Блока. Иной раз мне казалось, что Исаакий, Петр на вздыбленном коне, Острова, кони Клодта на Аничковом мосту и Летний сад — это не что иное, как иллюстрация к ненаписанной книге „Александр Блок и Петербург“».
Эти строчки принадлежат Рюрику Ивневу. Не каждому современному читателю известно это имя. Но Михаил Ковалев, которому однажды во сне явился его необычный псевдоним, прожил очень долгую (90 лет), яркую и плодотворную жизнь.
Редкий случай, когда один писатель на протяжении почти целого века активно печатался при любой власти, не испытывая ни трудностей в публикациях, ни гонений.
Секретарь Луначарского, глава Всероссийского союза поэтов, спецкор журнала «Огонек»… В богатейшем творческом наследии Рюрика Ивнева уживаются друг с другом восторженные стихи, посвященные Ленину, и отчаянно смелые эксперименты в области модернистской прозы, поэма во славу КПСС и стихи, проникнутые жаждой самосожжения и болезненными сладострастными мотивами. Один и тот же автор пишет:
О Ленине все хочет знать потомство.
От нескольких запомнившихся фраз
До встреч былых и первого знакомства.
и
Что может быть лучше крика грубого
И взмаха плетки, и вздоха стен?
Поцелуй — укус в губы…
Пастернак называл Ивнева своим другом, Есенин посвящал ему стихи и стал составителем его поэтического сборника «Солнце во гробе».
Кстати, скандальные выходки Есенина меркли по сравнению с теми, что позволял себе Рюрик Ивнев. Журналист Всеволод Пастухов рассказывал, например, как однажды Ивнев пристально посмотрел ему в глаза и сказал: «Ты такой хороший. Тебя испортит жизнь. Я должен спасти тебя. Пока не поздно». А затем достал револьвер и выстрелил в него. Пуля прошла у виска. Пастухов постарался больше никогда с поэтом не встречаться.
Тем удивительнее, что Ивнев очень надолго пережил всех своих великих современников, всегда находя возможность публиковаться и иметь своего, пусть и не самого широкого, читателя. Он писал пьесы, фельетоны, рассказы, очерки, но начинал Ивнев как поэт. Кумиром его был Александр Блок. Тогда молодежь выбирала себе в идолы не эстрадных певцов или знаменитых актеров, как нынче, а поэтических гениев.
Ивнев знал наизусть стихи Блока,
