к спящей!
Лель легко смахнул руки оборотня, отер слюну со щеки. Наклонился к высокой напольной вазе в углу, поправляя в ней сухую разлапистую веточку.
— Я не хотел ее тревожить. И глава Имельдского ковена никогда не навредит тем, кого я люблю. Выбор для него прост: мое покровительство или кромешники.
— Мог хотя бы позвать меня, — Дым сверкнул желтыми глазами. — Что он сказал?
— Что ничего не может сделать.
— Сведи нас, я сам с ним поговорю.
Домес кивнул. Присел на край лежанки, загородил Эриль от чужих взглядов.
— Эй, ты не напугалась, часом?
— Просто п-противно, — выдавила она из дрожащих губ. — Верх цинизма — разделять еще и магов. От одних скрывать и прятать п-правду… о них самих… а других поить кровью… человеческой… бочками. Чтобы использовать их силу в своих целях.
Лель натянул на нее жесткое покрывало из малиновой узорчатой парчи. Мимолетно коснулся виска:
— Иной раз я ненавижу себя за то, что я человек, подружка. Потому что вижу такие гнусности и подлости, что странно, как же Корабельщик терпит нас до сих пор. А иногда я нами горжусь. Потому что есть в людях и благородство, и величие. Прости, тебе не до этого сейчас.
Женщина поймала его грубую ладонь.
— Нет, все верно.
— Не сердись на меня.
— Значит, дело не в конкуренте, — вмешался Дым. — И не в ядах. Ели и пили мы одинаковое. Или вы догонялись без нас?
Домес хмыкнул, возвращая маску равнодушия на лицо.
— Отравленные платки… перчатки… ножи, намазанные ядом с одной стороны… — перечислял лекарь.
— Да ты, похоже, специалист…
— Обращайся.
Лель расплылся в ухмылке:
— Как только надумаю кого-нибудь отравить.
— А может, она просто забрюхатела? — Батрисс наивно потелепала ресницами.
— Не лезь к ней! — заорал Янтарь.
— У кого что болит… — протянул лекарь.
— У меня как раз не болит, — отвесила губы контрабандистка. — Страсть к сопливым орущим детям — это к Алене.
Дым громко откашлялся:
— Видимо, все-таки угар. А может быть яд в дровах. Пойду, проверю. Надеюсь, слуги у тебя не слишком расторопны и золу выгрести не успели.
— Не поручусь.
— Это была твоя спальня?
— Полагаешь, удар предназначался мне? Нет, гостевая.
Лель стянул кольцо-печатку:
— Наверху отдай постельничему. Он проводит.
— Угу.
Дым поколебался, кусая губы. Кинул оборотню:
— Идем со мной. Твой нюх может понадобиться.
— Сейчас.
Янтарь, подвинув домеса, наклонился к Эрили. В широких золотисто-зеленых глазах плесканула нежность. Он чуть сощурился, от уголков глаз побежали морщинки. Губы дрогнули в мимолетной улыбке. Оборотень наклонился ниже, касаясь губами губ, почти неощутимо — как упавший лепесток. И вышел за лекарем.
— Пойду-ка и я с ними, — хмыкнула Батрисс. — А то как бы они не того…
— Ну вот, оставили нас одних, — Лель отжал полотеничко, смоченное в миске, свернул и положил на лоб Эрили. Второе пристроил на груди. — Как тебе? Дышать тяжело? Ты бы поспала…
— А ты колыбельную споешь? — она подвигалась, недовольная щекотными каплями воды.
Король хмыкнул.
— Чтобы ты вовсе не заснула? Ну, я буду прям, как та мамаша, что сыну пела. А тот все не спит и не спит. А она поет. И тут младенец как воззовет из люльки:
— Мама! И голос у тебя дивный, и поешь так красиво! Но дай же мне, наконец, поспать!
Он все же пристроил лютню на колене. Подкрутил колки.
— Ты спи… Я молча посижу
В ногах постели.
Я слов напрасных не скажу.
На самом деле,
К чему слова? Они ничто —
Пустые звуки…
Я лишь вуалью золотой
Омою руки,
И тихо вычерпаю боль
И злую накипь.
Я нарисую над тобой
Покоя знаки.
Развею горечь и беду
Волнами ласки.
И сон твой тихо уведу
В пределы сказки… (С.Караулов)
Эриль слушала, закрыв глаза. И на середине заснула. Лель подхватил руку с размотавшимся бинтом. Поцеловал ромб печати на запястье и уложил руку женщины на одеяло, повернув кверху тылом, скрывая сияние серебра.
***
— Такое чувство, что ты проглядел у себя под носом заговор, — объявил Дым, упираясь локтями в дверные косяки.
— Если это не свежие проделки какой-либо ревнивой юной дуры.
— Не любишь ты девушек, Бат.
Янтарь, не обращая на перепалку этих двоих внимания, поднырнул у мага под рукой и опустился на колени у лежанки, прижался теменем к боку спящей Эрили.
Домес, дернувшись, отвернулся, указал Дыму и Батрисс на лестницу.
— Бат, постереги наверху, чтобы не подслушали.
— Почему вечно я? — дернула она покатым плечиком, но послушно стала взбираться дальше, а мужчины остановились на середине. Лель присел на ступеньку, лекарь прислонился к стене.
— Дрова не отравлены. Хотя натоплено там, конечно, безобразно, и окна наглухо закрыты, да еще шторами занавешены. Но это пусть остается на совести твоих горничных и истопников.
— Верховный маг попросил закрыть.
— А… ну да. Злой волшбы я там не почуял. Хотя он намного опытней меня…
— Он стал бы подписывать смертный приговор себе и всему ковену?
Дым заглянул в полыхающие глаза Леля: серый и рыже-зеленый.
— Его пока исключим. Не буду тебя утомлять подробностями наших розысков, но дело в масле, которое наливают в лампады ритуальных корабликов. В него подмешана
