Про Лису.
В каком-то Статую нашла она лесу;
Венера то была работы Праксителя.
С полпуда говорит Лисица слов ей, меля.
«Промолви, кумушка»,— Лисица ей ворчит,
А кумушка молчит.
Пошла Лисица прочь, и говорит Лисица:
«Прости, прекрасная девица,
В которой нет ни капельки ума;
Прости, прекрасная и глупая кума».
А то ты ведаешь, Хераскова, сама,
Что кум таких довольно мы имеем,
Хотя мы дур и дураков не сеем.
ЗМЕЯ И ПИЛА
Не устремляйтеся того критиковать.
Кого немножечко трудненько подковать:
Все ваши сборы
И наплетенны вздоры
Не сделают ему малейшего вреда,
А вам наделают примножество стыда.
Змея нашла Пилу, зверок ее то взгляду;
Змея не думает усердно ни о ком
И не скупится тратить яду —
Грызет Пилу и лижет языком.
Что больше вкруг Пилы она, яряся, вьется,
И, проливая кровь потоком из себя,
Пилу губя,
Кровь собенну за кровь чужую почитает
И кровью тает.
Пилу пилит,
Язык болит,
Истрескалися губы.
Увидела Змея, переломавши зубы,
Что тронута она была,
А не Пила.
ФЕБ И БОРЕЙ
С Бореем был у Феба разговор,
Иль паче спор,
Кто больше сил из них имеет
И больше властвовать умеет.
Проезжий на коне — холодноват был час —
Накинул епанчу проезжий. Крышка греет,
И есть у нас
Указ,
Во время холода теплей прикрыться
И никогда пред стужей не бодриться:
Ее не победишь,
Себе лишь только повредишь.
«Противу холода неможно умудриться,—
Сказал Борей.— Смотри, с проезжего хочу
Я сдернуть епанчу,
И лишек на седле я в когти ухвачу».
А Солнце говорит: «Во тщетной ты надежде.
А если я хочу,
Так эту епанчу
Сниму я прежде.
Однако потрудися ты
И сделай истину из бреда и мечты».
Борей мой дует,
Борей мой плюет,
И сильно под бока проезжего он сует;
Борей орет,
И в когти епанчу берет,
И с плеч ее дерет.
Толчки проезжий чует
И в нос, и в рыло, и в бока;
Однако епанча гораздо жестока —
Хлопочет
И с плеч идти не хочет.
Устал Борей
И поклонился ей!
Вдруг солнце воссияло,
И естество другой порядок восприяло:
Нигде не видно туч,
Везде златой играет луч;
Куда ни возведешь ты взоры,
Ликуют реки, лес, луга, поля и горы.
Проезжий епанчу долой с себя сложил,
И, сняв, о епанче проезжий не тужил.
Репейник хуже райска крина.
О чем я в притче сей, читатель, говорю?
Щедрота лютости потребнее царю:
Борей — Калигула, а Феб — Екатерина.
СОБАКА И ВОР
Старый обычай и давняя мода —
Были б ворота всегда на крепи;
В доме всегда у приказного рода
Пес на часах у ворот на цепи.
Дворник, забывшись, не запер калитки,
Следственно, можно втереться во двор;
В вымыслах мудрые остры и прытки,
Входит мудрец тут, а именно — вор.
Ластится, ластится льстец ко собаке,
Бросив ей жирного мяса кусок.
Пес, рассердясь, закричал, будто в драке:
«Рвется напрасно нахал, а не впрок.
Вор подкупити меня предпримает,
Хочешь прибраться ты к нашим крохам;
Верна подарками пса не сломаешь,
Я не повинен приказным грехам.
Знаю сего я приветства причину;
Взавтре, пожалуй, да в день, а не в ночь,
Мясо снеси моему господину,
Он до подарков поболе охоч».
КОМАР
Какой-то негде шел обоз,
Клячонка на гору тянулась,
Везла она тяжелый воз
И стала, больше не тронулась.
Сердясь, как будто на жену,
Лишь только больше погоняет,
Кричит извозчик: «Ну, ну, ну!» —
И кляче палкой лень пеняет.
Ни с места конь; гора трудна,
Трудней извозчикова клика,
А кляча воз везет одна,
Поклажа на возу велика.
Внутри у клячи адский жар,
А на спине морская пена,
А на возу сидит Комар
И мнит: «Горчай я кляче хрена».
Вся тягость, мыслит, от него —
У Комара ведь есть догадка;
Сскочил он для ради того
И говорит: «Ступай, лошадка».
ДУБ И ТРОСТЬ
Дуб Трости говорил: «Конечно, Трость,
Тебе долгонько рость,
Быть равной крепости и вышины со мною.
Какою ты виною
Прогневала богов — и столько ты слаба?
Боярин я, а ты — раба.
Пускай ветр сильный стонет,
Пускай ревет и воет он,
Мне столько ж, как Зефир, ужасен Аквилон,
И не погнет меня. А ты, лишь только тронет
Зефир поверхность вод,
Нагнешься до земли; когда ж разинет рот
Ветр сильный на тебя, лишь губы он посунет
И хоть немножко дунет —
Падешь и ляжешь ты.
Ты образ слабости, ты образ суеты
И вид несовершенства;
Я — образ крепости, вид вышнего блаженства».
Восстала буря; треск
И блеск
