– Мне так нравится мое новое платье! – воскликнула она, бросив на него через плечо искрящийся весельем взгляд. – Спасибо, что купил.
Он сразу понял, что она пытается снизить процент в их грядущей сделке, но ее благодарная улыбка показалась ему такой трогательной, что он не смог устоять.
– Можешь не благодарить. Смотреть на тебя в этом наряде – истинное наслаждение. Другой награды мне не нужно, – с рыцарским великодушием провозгласил Рубен. – Ты, конечно, понимаешь, что я выражаюсь фигурально, – торопливо добавил он, проходя следом за нею между столиками к выходу. – Не следует понимать мои слова буквально!
Тонкий серп едва народившейся луны низко висел в безоблачном темно-синем небе. С вершины холма можно было увидеть в бухте темные очертания острова Алькатрас и далекие мигающие огоньки на мысе Марин. Тротуары в старинном квартале, где жил Рубен, все еще были деревянными, и Грейс споткнулась, попав каблуком в трещину между досками. Рубен подхватил ее под руку и не отпустил, даже когда покрытие стало ровнее.
Он постепенно все замедлял шаг, на Юнион-стрит начал прихрамывать, а на Филберт-стрит навалился на нее всей тяжестью, вместо того чтобы ее поддерживать.
– Тебе нехорошо? – забеспокоилась Грейс, бросив на него взгляд из-под ресниц.
Рубен ответил вымученной улыбкой и мрачно кивнул. Теперь они уже тащились еле-еле. Он даже сделал вид, что задыхается.
– Ребра все еще болят?
– Ничего страшного. Давай остановимся на минутку и полюбуемся, – тяжкий вздох, – этим прекрасным видом.
Он прислонился к стволу чахлого, искривленного кленового деревца, мужественно сдерживая стон, и схватился свободной рукой за бок. «Прекрасный вид» представлял собой пустырь по соседству с шорной мастерской. В скудном свете уличного фонаря Грейс стала с тревогой всматриваться в него, но так ничего и не сказала.
– Тебе было удобно прошлой ночью? – осведомился Рубен как бы между прочим. – Хорошо выспалась?
Она растерянно заморгала.
– Да, я спала как убитая. А ты?
– Более или менее сносно.
Хороший ответ. Полный сдержанного достоинства и в то же время неопределенный. Рубен выдержал небольшую паузу, прежде чем продолжить.
– Когда я был помоложе, мне удавалось заснуть где угодно.
Он снова умолк, а потом рассмеялся с едва скрытой горечью.
– Дело в том, что из этого дивана торчит пружина, причем как раз… ты не поверишь, но как раз на уровне ребер! Так и вонзается прямо вот сюда, – он похлопал себя по жилетному карману. – Представляешь, что меня ждет?
Она сказала:
– Гм-м.
Рубен выдержал еще одну паузу.
– Ну, пожалуй, пора двигаться дальше. Я думаю, нам сегодня следует лечь пораньше и хорошенько отдохнуть. Ведь завтра нам понадобится вся наша смекалка. Верно?
– Вообще-то я вряд ли сумею выспаться как следует на этом проклятом диване.
Улыбка ему удалась – стоически мужественная, но в то же время добродушная. С кряхтением оторвавшись от ствола дерева и опять взяв ее под руку, Рубен возобновил свой путь к дому, все так же с трудом волоча ноги. На углу Напье-стрит он вдруг остановился как вкопанный.
– Погоди! Я, кажется, кое-что придумал.
– Интересно, что?
Ему не понравился ее пристальный сверлящий взгляд, но отступать уже было некуда.
– Да просто я подумал… – Он как будто опомнился. – Нет-нет, извини, это все вздор.
– И все-таки?
– Не стоит об этом говорить. Я и сам не знаю, как это мне в голову взбрело.
– Нет уж, скажи мне, – настаивала она, догадываясь, что Рубен имеет в виду.
– Могу себе представить, каков будет твои, отрет. – Он опять деланно рассмеялся.
– Сейчас же говори, в чем дело!
– Ну, в общем-то, ничего нового, просто я подумал, что мы могли бы разделить… гм… ну как бы это сказать?
– Ну как бы это сказать – постель?
– Вот видишь, какая дурацкая идея! Полная нелепость. Забудь о ней.
Еще полквартала они миновали в полном молчании. Проходя под фонарем на углу своего переулка, он рискнул скосить глаза и заглянуть ей в лицо. Ее лоб был озабоченно нахмурен. Рубен еще сильнее повис на ней, пока доставал ключи из кармана.
Он отпер дверь, но Грейс остановила его на пороге.
– Рубен, – тихо окликнула она его.
На миг сердце у него замерло: она впервые назвала его по имени.
– Да, Грейс?
– Я…
– Да?
– Мне больно думать, что ты так мучаешься. Для меня это просто невыносимо.
Она высвободила свою руку и тут же, к его величайшему изумлению, сунула ее ему под полу сюртука. Когда она начала поглаживать его ребра кончиками пальцев, он совсем перестал дышать.
– Мне кажется, я уже достаточно хорошо тебя знаю и могу тебе доверять.
– Конечно, ты можешь мне доверять!
– Если ты действительно этого хочешь, можешь спать со мной.
– Я…
Ему пришлось проглотить ком в горле, мешавший говорить.
– Я очень этого хочу.
– Тогда я согласна. Я, конечно,' полагаюсь на твою порядочность.
– Грейс, вздохнул Рубен, закрыв глаза, – ты ангел милосердия.
Это прозвучало как молитва. Воздух со свистом вырвался у него из груди, когда ангел милосердия несильным, но точным ударов заехал ему в бок, как раз по самому болезненному месту.
– Будешь спать со мной, когда в аду мороз грянет, – отчеканила она и плавной походкой вошла в дом, оставив его хватать ртом воздух.
На следующее утро, они отправились в контору «Вестерн-Юнион», полные радужных надежд. Грейс прочла лаконичную телеграмму от Генри, юлой кружась на месте, так, как Рубен все время пытался заглянуть ей через плечо.
«Нетерпением жду подробностей приключения. Никому не доверяй. Немедленно возвращайся домой. Мне уже лучше. Целую. Генри».
Сумма, переведенная вместе с телеграммой, вызвала у нее жестокое разочарование. Расплатившись с Рубеном – с учетом чудовищного ростовщического процента, от которого она все никак не могла опомниться, Грейс убедилась, что у нее практически ничего не осталось.
Они покинули контору «Вестерн-Юнион» и отправились в антикварную лавку Дока Слотера в самом мрачном настроении.
Мимо магазина «Древности Старого Света» в ничем не примечательном квартале на Пауэлл-стрит она вероятно, прошла бы, не повернув головы, если бы Рубен не направил ее к Дверям, взяв под руку. Вывеска так потускнела, что ее невозможно было прочесть, а витрина оказалась маленькой, темной и почти непрозрачной от пыли и грязи. Щурясь изо всех сил, Грейс едва сумела рассмотреть за стеклом какой-то хлам, вываленный грудой на лоскут порыжелого от времени бархата. Лишь в порыве буйной фантазии его можно было окрестить антиквариатом.
