сомневаться, чтобы оба эти послания могли принадлежать одному и тому же автору. Ведь в то время, как первое послание Петра обычным образом выставляет конец света долженствующим наступать вскоре (4, 7), второе послание, прибегая к странным оговоркам и уверткам, пытается утешить верующих в том, что всеми ожидаемое пришествие господа так долго заставляет себя ждать. Мы, явно, имеем здесь дело с неловкими, грубыми подделками или подлогами последней половины второго века, если не еще более позднего времени. Точно такого же сорта и те отрывки, которые под заглавием «Откровение» (Апокалипсис) Петра» напечатаны в изданном Геннеке собрании апокрифов.
То, что церковные писатели имеют еще сообщать нам о пребывании Петра в Риме, тоже не заслуживает никакого доверия: ни его встреча с александрийским иудеем Филоном, который, будто бы, был (!) другом апостола, ни многочисленные путешествия Петра в Рим, которые он, якобы, предпринимал и которые просто измышлены с целью объяснить его присутствие на апостольском соборе в Иерусалиме или в Антиохии, ни, наконец, его связь с Марком и евангелием последнего. Все это ведет своё происхождение только от Евсевия, который пытался таким образом обосновать церковное предание и установить взаимную связь между Римом и мнимым основанием христианства через Иисуса, а его историческая ценность — точно такого же сорта, как и то, что Деяния сообщают о путешествиях и личных сношениях Павла. Можно, пожалуй, целый полугодичный курс лекций в университете заполнить разбором этих бредней, но только пусть не думают, чтобы это составляло хоть какую-нибудь научную работу. С точно таким же правом можно было бы «научно трактовать», — исследовать также путешествия и деяния (мифического, сказочного моряка-героя) Синдбада в арабских «Сказках тысячи и одной ночи».
ИЗ ШАНТАЖНОЙ ПРАКТИКИ РЯСНИКОВ
«Подлинные терновый венец» и «шипы» из него Иисуса Рис. № 15.
На приводимом рисунке он дан в половинном размере, т. е. уменьшенным в два раза. В средине его под цифрами 1-3 даны уменьшенные в три раза снимки с «шипов» этого венца, хранимых ныне 1) в г. Пизе, 2) в Трире и 3) в Вевельгеме (эпархия Брюгге).
В целях спасти историчность своего мифического Иисуса, а также легче и лучше эксплуатировать темные, невежественные массы, рясники сфабриковали массу не только подложных документов, но и предметов, якобы, принадлежавших тому или иному евангельскому герою, особенно — Иисусу. Ранее мы показали «подлинный портрет» его, теперь приводим снимок с, конечно, «подлинного» его тернового венца, хранящегося ныне в соборе Парижской Богоматери.
Любопытна история этой христианской стряпни. Венец выплыл на сцену, т. е. был сфабрикован, поздно: первое упоминание о нем находим в письме св. Павлина и, немного позднее, у Григория Турского (ум. в 594 г.). Предполагают, что этот венец был разделен между церковью Гроба Господня в Иерусалиме и императорской капеллой (часовней) в Константинополе.
О пребывании в последней венца писал в 1100 году византийский император Алексей Комнен I. В 1238 году Балдуин II, явившись во Францию искать себе помощи, подарил этот венец франц, королю-ханже, Людовику «святому». Когда посланные им в Константинополь монахи прибыли туда, то узнали, что министры Балдуина, нуждаясь в деньгах, продали венец за огромную сумму венецианцам. Тогда Людовик чрез посредство этих монахов выкупил венец у венецианцев, дав последним солидное отступное. В 1239 году «святыня» была привезена в Париж, помещена в специально для нее построенной часовне и пребывала там до Великой французской революции. Затем венец перекочевывал из одного места в другое, пока, наконец, не попал в собор Парижской Богоматери.
Рис. №16-17 «Подлинные» шипы.
Два ковчежца с другими «подлинными» шипами из «подлинного» тернового венца. Налево — ковчежец главного собора г. Отена (во Франции), внутри его находятся два шипа, о чем гласит на нем готическая надпись: «два шипа из венца нашего господа». Другой ковчежец (направо) с одним шипом хранится в главной семинарии того же города. Масса шипов рассеяна также по другим городам.
Далее, какое же есть у нас еще свидетельство в пользу пребывания Петра в Риме и его мученической смерти там вместе с апостолом Павлом?
Это свидетельство, говорят, находится в написанном, якобы, около 95 года первом послании римлянина Климента к коринфянам. Прежде всего, познакомимся с личностью: этого мужа. По словам так называемых лжеклиментовых «Признаний», он был сыном знатного римлянина, с целью познакомиться (!) с христианским учением предпринял путешествие в Палестину и там был наставлен в христианстве Петром. Согласно, — впрочем, всеми признаваемому неподлинным, — посланию Климента к апостолу Иакову, Петр избрал его своим преемником на римской епископской кафедре. Причем, то он сам, будто бы, лично исправлял эту должность, то, — по свид. Евсевия («История церкви», 3, 16), — был просто только секретарем Петра в Риме. Все известия о нем весьма сбивчивы, а остальные, дошедшие до нас под его именем, писания, — послания, проповеди, являются столь явными, несомненными подделками, что они не пользуются никаким уважением даже у теологов. Что же касается вышеназванного послания, то оно, говорят, было написано по случаю поднявшегося в коринфской общине спора, дабы от имени римских братьев увещевать и призвать ее к согласию.
Все это не очень-то смахивает на историю. Ведь то, что, будто бы, римская община конца первого века пользовалась уже таким уважением, что через свое, написанное от ее имени, официальное послание могла делать предписания коринфянам и, хотя бы даже во имя любви и блага, давать им указания и советы, как им надлежит вести себя, — все это должно возбуждать подозрение. Разве, в данном случае не говорит, скорее, церковь позднейших веков и, сквозь все это писание, разве не проглядывает слишком ясно намерение приписать римской общине преимущество перед всеми остальными? Выдающиеся ученые, вроде Землера, Баура, Швеглера, Целлера, Фолкмара, Гаузрата, Ломана, ван-Манена, Штека, ван-ден-Берг-ван-Ейсинги и др., также не признали подлинным это послание. Фолькмар относит это послание к 125 г., Ломан, ван-Манен и Штек — только к 140 году, а Гаузрат — ко времени правления Адриана (117-138), если не к эпохе даже Антонина Пия, т. е. к средине второго века, причем отнюдь не говорится, что оно не могло быть даже еще более позднего происхождения, что, быть может, весьма вероятно. «Любовь к истине», — говорит историограф Зеек, — была добродетелью, весьма низко ценимой христианством».
Церковь имеет на своей совести столько подделок и фальсификаций, что она не должна удивляться, если ее соответствующим показаниям и данным
