они выглядят совсем иначе.
После того разговора Услада стала внимательнее глядеть по сторонам. И заметила, что хорошенькая барышня-загридинка сама видит сны, а вот её муж — только снится ей. На поморийском подворье «настоящими» были хозяева, сынок же их и вся домашняя живность оказались лишь сном. А ещё Услада догадалась, что те, кто спит, в мире снов обретают иную внешность, чем наяву. Теперь-то стало понятно, почему молодая красавица зовёт Венселя малышом, а он её почтительно величает матушкой: мать Венселя наверняка была уже в возрасте, но во сне она по-прежнему видела себя молодой и красивой. Венсель тоже во сне становился немного не таким, как в яви: более рослым, крепким и широкоплечим, резче чертами лица. Глянув же на саму себя в лесное озеро, Услада ахнула в голос: с водной глади смотрела на неё не голубоглазая красавица-подруга, а она сама, ольховецкая княжна. Значит, Венсель с самого начала знал о подмене, а она-то маялась и не ведала, как ему рассказать…
Вскоре выяснилось и кое-что об отлучках Венселя во время их ночных странствий. Услада осмелилась как-то проследить за ним. Оставив свою спутницу на полянке, Венсель без тропы углубился в лес. Путь ему указывали тёмные знаки на стволах деревьев. Следуя им, маг спустился в небольшой овражек. Там, среди зарослей крапивы и гнилого валежника, по земле вилась узкая тёмная трещина, словно разрыв, а внутри неё — страшная пустота. Ничуть не растерявшись, Венсель достал из закарвашка* толстую стальную иглу, потянул откуда-то из-за пазухи золотую нить и принялся ловко, как заправский портной, латать прореху. Услада не стала мешать, вернулась тихонько по своему следу к месту стоянки. Но Венсель, как видно, успел её заметить.
Возвратившись, он сказал, старательно отводя глаза:
— Не ходи за мной, если не зову, это опасно.
— Только для меня? Или и для тебя тоже? — встревожилась Услада.
— Для всех.
— А что там было, такое чёрное и страшное?
— Прореха в ткани мира. Грёзы бывают всякие: и прекрасные, и страшные, и уродливые… Пусть их. Но если они теряют силу и разрушаются, это грозит бедой не только Стране снов, но и миру яви.
— Отчего? Ведь ты сам говорил, что здесь одни лишь зыбкие сны да пустые желания.
— Не совсем, птаха, не совсем. Если человек не просто болтается в мире грёз, а напитывает свои мечты и чаянья силой, они постепенно плотнеют и со временем могут перейти в явь. Жаль, не все люди умеют правильно мечтать.
— А ты умеешь?
— Я пытаюсь. Порой даже получается.
— Надо же, — вздохнула Услада, — я думала, маг — это тот, кто может сделать всё, что только захочет…
— Нет, маг — это тот, кто умеет правильно хотеть, так, чтобы потоки силы перекладывались по его желанию. Но это не означает, что можно желать всего, что угодно.
— Откуда ж узнать, чего желать можно, а чего нельзя?
Венсель подумал немного, а потом ответил словно нехотя:
— Магу можно желать того, что позволяет его Хранитель.
— То есть тебе приказывают, чего желать?
— Ну… Почти. Маги, птаха, служат Хранителям мира, как псы — пастухам. Кто-то бережно обращается со своими псами, кто-то, напротив, суров с ними или безразличен. Мне повезло: Ночна, Речная Хозяйка, заботлива и щедра. Но у Задворок ведь сходятся сразу четыре удела: Ровеньон, Виелина, Занорье и Ночь-река. И каждый Хранитель считает, что вправе задавать живущему на его земле магу работу. Если Занор обращается ко мне не часто и только с важными поручениями, то Ровена — просто невыносима.
Услада поглядела на Венселя с сочувствием.
— Это из-за неё тебе приходится каждый день ездить на Пустошь?
— Из-за Ровены? Нет. Ей не нужна помощь, она хочет только, чтобы я не смел помогать Хранительнице Виелине. Та недавно впустила в свои земли людей, но им, их овцам и лошадям нужна вода. В Рискайской пустоши есть водяная жила, правда, она спрятана глубоко под землёй и идёт по самому краю Ровеньонского плато. Чтобы добыть из неё воду, придётся потрудиться. Смотри, что я придумал, — Венсель быстро разровнял перед собой землю и принялся чертить на ней веткой. — Видишь? Это — Задворки, а вот — подземная река, которая питает подземное озеро Виелины. Здесь она залегает неглубоко, но большая часть Риская поднимается гораздо выше водоносного слоя. Надо прокопать под Пустошью галерею на уровне дна реки до самого Сухого Лога. Русло Эрдана снова наполнится водой, а заодно по ходу галереи можно будет вывести на поверхность множество колодцев. Жителям Виелины не придётся больше ходить в другие уделы за водой, этот край вновь сделается живым и плодородным. Правда, здорово?
Услада с удивлением посмотрела на рисунок. Из всего объяснения ясны ей были лишь последние слова. Но кто сказал, что обычные люди обязаны понимать пиктограммы магов? Венсель заметил её недоумение.
— Ну, один я, конечно, не справлюсь с такой работой, — сказал он, немного смутившись. — Нужны землекопы, каменщики…
— Так ведь и Ограду построили не одни лишь маги, — резонно заметила Услада. — Если всё получится, и Рискай зацветёт, это будет самая лучшая магия нашего времени.
Из следующей своей отлучки Венсель вернулся взъерошенный и серьёзный, на ходу он старательно отирал саблю пучком травы. На испуганный взгляд Услады ответил только коротким уверенным кивком: всё, мол, в порядке. Девушка тихонько улыбнулась про себя: вроде, взрослый, уважаемый человек, сильный маг, а думает, что с саблей будет выглядеть солиднее, чем с иглой… Ну да и ладно, пускай тешится, лишь бы сумел совладать с той страшной чернотой, что глядела из разлома. А уж чем он с ней управится, саблей, иглой или хоть просто веником — дело десятое.
***
На другой день, проснувшись поутру, Венсель, как обычно, отправился на торг. Он спешил туда не потому, что кто-то нуждался в исцелении. Его поднял с постели и вывел за ворота зов силы, настойчивый, резкий, почти нестерпимый. Шагая по торговым рядам среди людей и коней, Венсель не слушал, что говорят ему, не чувствовал, куда тянут за руки, не видел, куда ступает, просто шёл, выискивая зовущего. И очень скоро нашёл.
Несомненно, маленькому изящному паланкину с занавесками из тёмно-синей парчи было не место на конном торгу. Носильщики, державшие его на плечах, выглядели весьма необычно: несмотря на жару, каждый из них кутался в плотный серебристо-серый плащ и прятал лицо под капюшоном, а уж
