Сузанна улыбалась потому, что была уверена, что обязательно отыщется зеркальце. Она подошла к гардеробу, открыла его. Это был узкий однодверный шкафчик, внутри которого едва заметно пахло гвоздичным лосьоном и нафталином. Вот здесь Коллинз наверняка вешал свой плащ и франтоватый костюм. Она видела узкую бронзовую рейку, привернутую к внутренней стороне двери, на которую он вешал галстук, чтобы тот успел расправиться за ночь. И над всем этим находилось зеркальце, перед которым он, надо думать, прихорашивался, потворствуя тому павлиньему тщеславию, которое было неотъемлемой составной чертой характера этого непростого человека.
Сузанна закрыла гардероб, чувствуя, как на губах расползается легкая улыбка. Но было и другое чувство. Ей показалось, что в тихой, молчаливой каморке потеплело. Более того, она словно уже не находилась здесь в одиночестве. Такое изменение в атмосфере комнаты произошло резко, внезапно. Она мигом провернулась на каблуках, окидывая взглядом все углы. Без изменений. И все же температура поднялась, в этом она была совершенно уверена. Кстати, в помещении уже не царила прежняя, унылая заброшенность, которая присутствовала лишь мгновение назад. Все полностью переменилось. Словно кто-то пришел. Сузанна ощущала чье-то присутствие. Можно сказать, чуть ли не запах теплого, насмешливо-иронического и энергичного существа, которое спокойно за ней наблюдало. Ей даже показалось, что скрипнули постельные пружины, будто кто-то там сидел, а теперь вот потянулся, разминая затекшие плечи…
— И что случилось потом? — спросил я.
— Ничего не случилось. Этот миг тут же прошел. Как бы… испарился, что ли. Но я его чувствовала. Не выдумала. На какую-то долю секунды он был там.
— Во сколько это произошло? Хотя бы примерно?
— Да я могу точно сказать. В пятнадцать минут первого. Потому что посмотрела на часы. А потом сразу ушла.
Пятнадцать минут первого. То есть сразу после аукциона. Она взглянула на свои часы как раз в тот момент, когда я смотрел на бригадира стропальщиков, осенявшего себя крестом в присутствии вожделенного приза моего отца на верфи «Буллен и Клоур».
— Вот почему я еще не спала и сразу отозвалась на твою эсэмэску тем поздним часом, — сказала Сузанна. — Раньше со мной ничего подобного и близко не происходило. Я лежала на кровати и размышляла. Это было необъяснимо. И все же случилось.
Я ничего не ответил, хотя в ее словах не сомневался.
— Хочу тебе кое-что показать, — продолжала Сузанна.
Она принесла свою дорожную сумку, положила ее на стол, расстегнула молнию и покопалась внутри. Извлекла незапечатанный желтый конверт, откуда достала отксеренную копию какой-то газетной страницы, сложенную вчетверо. И протянула ее мне. В верхнем правом углу имелась наклейка. Сузанна отличалась изрядной пунктуальностью в своих исследованиях, даже когда те не касались ее прямой работы. Наклейка гласила: «Ливерпуль, „Дейли пост“, 9 августа 1927». Я развернул документ. По внешнему виду он скорее напоминал страницу из дневника, чем новостную колонку. Три снимка, что было необычно для газет того периода, которые печатали, как правило, не более одной фотографии. Нужная статья бросилась в глаза сразу. Она шла под крупно набранным заголовком «СУДОСТРОИТЕЛЬ СБИЛСЯ С КУРСА».
«Вчера известный судостроитель Патрик Бойт, 54, стал свидетелем освобождения своей дочери Джейн Элизабет Бойт, 29, из временного содержания под стражей в полицейском участке на Джеймс-стрит. Мисс Бойт была арестована и подверглась допросу в связи с обстоятельствами, которые ни полицейское управление Ливерпуля, ни ее отец не пожелали обсуждать с прессой. Вместе с тем мистер Бойт всячески давал понять, что его дочь выпустили без каких-либо условий или залога и что ей не было предъявлено обвинений.
Наш репортер предпринял попытку разговорить мистера Бойта на менее щекотливую тему успеха Гарри Сполдинга, который на прошлой неделе выиграл Каусскую регату на борту своей гоночной яхты „Темное эхо“. Постоянные читатели нашей газеты помнят, что упомянутое судно было доставлено в ремонтный док мистера Бойта в плачевном состоянии, чему послужил виной сильнейший шторм, разразившийся в апреле. Согласен ли мистер Бойт с утверждением, что такая победа явилась доказательством качества восстановительных работ, проведенных на его верфи?
Однако судостроитель и здесь отказался от комментариев. „Мне нечего добавить ни о самой яхте, ни о ее владельце“, — заявил он.
Не хотел бы он со страниц нашего издания передать поздравления мистеру Сполдингу?
„Нет“, — ответил он. И, взяв под руку свою выпущенную на свободу дочь, мистер Бойт лаконичным кивком распрощался с нашим корреспондентом».
Я дважды перечитал заметку. В ней явственно ощущались сарказм и язвительная недоброжелательность, которые, как мне показалось, вряд ли уместны в ежедневной газете. С другой стороны, восемьдесят лет тому назад арест знатной дамы воспринимался не столь беспечно, как сейчас. А ведь оба представителя семейства Бойт действительно были знатными. Патрик выглядел процветающим бизнесменном. Свет на этом фотоснимке раскрывал живописные подробности того солнечного дня в конце лета. На меня сердито хмурился лысый, рослый и крепко сбитый Патрик Бойт, затянутый в ладно скроенный сюртук из темного глянцевого сукна с навощенным воротником, шелковым галстуком и толстой золотой цепочкой для часов. В руке, не занятой локтем дочери, он держал котелок с тростью. Стройная и гибкая Джейн носила короткую прическу и легкое летнее пальто.
Это напомнило мне один из более современных репортажей о суфражистках, который я читал еще в университете. Я имею в виду тон заметки. Точно такая же снисходительно-насмешливая издевка, хотя ту статью написали через два десятилетия после инцидента с Джейн, и, стало быть, ее преступление не могло иметь ничего общего с попытками добиться равных избирательных прав для женщин.
Сам характер публикации в ливерпульской газете давал понять, что Бойтов подставили. В те дни фотоаппараты не умели делать столь качественные снимки без треноги и тщательной подготовки. Расстояние внимательно измерялось, в ход пускался экспонометр для замера интенсивности освещения. Кто-то из полиции явно помог срежиссировать это публичное оскорбление. Отца с дочерью застали врасплох прямо на ступеньках полицейского участка. Отсюда возникал вопрос: чем Джейн Бойт сумела так досадить властям? Из-за чего вообще ее арестовали?
Впрочем, не это главное. Более всего меня поразило изображение собственно Джейн. Она на пару с отцом разделяла его глубокое возмущение и яростное негодование. К тому же до сумасшествия красивая девушка. Она до того напоминала стоявшую рядом со мной женщину, что могла бы сойти за сестру Сузанны. Я сложил листок вчетверо и убрал его на прежнее место, в конверт.
— Вы с Джейн Бойт прямо двойняшки.
— Есть кое-что общее. У нас с ней похожий типаж. По крайней мере, на этом снимке. Но дело совсем в другом.
Оказывается, арест Джейн был тут ни при чем. Главную роль в нашей беседе сыграли Патрик Бойт и обстоятельства той работы, которую он выполнил для Сполдинга и о которых умолчал газетчику.
